Scusi, eccelenza!

[Джизмондо М.]

Итак, принял я тут то ли сдуру, то ли с весны предложение синьора Коллеони пошататься по Венеции (вообще ничего особенного, все как везде: сыро,грязно, только крысы не бегают, а плавают...). Пока гуляли - естественно, захотели ЖРАТЬ. И тут видим тратторию со сногсшибательной вывеской. Вот с ЭТОЙ.



Нам стало интересно, чего это оно заранее "скузи" (то есть "извините") - и мы сунули туда носы.
По диалогам с тамошним поваром (размерами два на два, четыре на пять), в общем, стало всё понятно.

Коллеони: Что за черт, у меня в салате лазят страшные, зеленые, мохнатые ГУСЕНИЦЫ!!!
Повар(басом, не меняя тона): Скузи, эччеленца!

Я: А у меня в ризотто дохлые тараканы - что скажете?!
Повар(все тем же басом, все так же не меняя тона): Скузи, эччеленца!

Из местного сортира раздался чей-то вопль:
- Повар, порка мадонна, что вы напихали в ваши блюда, я из этого гнусного места уже третьи сутки не могу выйти!!!
- Скузи, синьоре!

В общем, веселая была траттория, а вообще, думать надо, когда заведение не по-своему называете!

@темы: веселое

---

Кондотьеров несло... ГОН продолжается!

[Джизмондо М.]

А мне донесли то, что всякие сочиняют. Вот ведь похабные создания!

Вот идет Гаттамелата,
Из него торчит лопата,
Хочешь знать, с какого места?
То спроси у Малатесты,
Потому как той лопатой
ОН гонял Гаттамелату!

(врут как сивые мерины - НЕ ГОНЯЛ Я Эразмо да Нарни никакой лопатой!!!)

Далее - вот стоило согласиться на совместную прогулку с Коллеони по Венеции. И тут же НАЧАЛОСЬ! Синьору Фольяно надо бы по шее надавать за такое... стихоложество.

Как-то с дамой Коллеони
Повстречался на балконе.
Он её поцеловал -
Чуть с балкона не упал,
Ибо не сойти мне с места -
Был то пьяный Малатеста!

(на пол партнера мне, конечно, всю дорогу малость паралелльно, но на ДАМУ я похож исключительно мало!Разве что досточтимый синьор Бартоломео был еще пьянее меня, что маловероятно!)

@темы: кондотьеры гонят

---

Как кондотьеры под Флоренцией честным людям спать мешали.

[Джизмондо М.]

На днях случилось, что собрался где-то как-то под Флоренцией ну буквально цвет кондотьерства нашей прекрасной Италии. Чего ради мы там собрались в таком количестве - черт нас знает, но вот случилось (очень возможно, на джостру приехали посмотреть, а кто-то и поучаствовать...). Поскольку в кои-то веки вокруг не было никакой войны - вся кондотьерская конница и вся кондотьерская рать дружно решила собраться и примерно выпить за встречу. Собрались, выпили. Потом еще выпили. Потом... ну да, допили все остальное. И от воцарившегося веселья решили поиграть - написали собственные имена на бумажках, положили в чей-то шлем с условием, что тот, кто вытягивает бумажку с чьей-то фамилией, сочиняет про сию фамилию эпиграмму. С носителя фамилии при этом во избежание проявлений темперамента бралось торжественное обещание не сердиться - игра как-никак...
Правда, кто-то от большой души засунул в шлем фамилию Борджа, да еще и неписал ее неграмотно...

А теперь, собственно, результаты сего достойного развлечения.

Заставка (Коллеони руку приложил):

Кондотьеры собрались,
Все изрядно напились;
нет бы лечь спокойно спать -
друг на друга стали ГНАТЬ!
До истерики и пота
Хохотала вся кондотта!

Про Александра Борджа.
Александр БорджиЯ
Раз стоял на лоджии,
Но упала лоджия
И ушибся БорджиЯ
(Это ж надо так нажраться,
Чтоб под лоджией валяться!)
Утром из-под лождии
Выползает БорджиЯ,
И с опухшей рожею
Лезет вновь на лоджию!
(Так как он мужик здоровый -
Он её обрушит снова!).

Об Эразмо Нарни Гаттамелате
Наш Эразм Гатамелата
Богу не вернул лопату!
Где найдет Господь лопат
На таких Гаттамелат?

А еще Гаттамелата
Проглотил кусочек ваты -
Впрочем, сам он виноват,
Раз глотает все подряд!

О Бартоломео Коллеони
Капитан наш Коллеони
Спьяну раз заснул в загоне.
Утром передохли кони
От похмелья Коллеони!

А это Коллеони оторвался на моей персоне... вот спасибо-то!
Сиджизмондо Малатеста
Раз пожрал на кухне тесто.
Всем в округе стало жутко:
Начал он страдать желудком!
Тесто было дрожжевое...
Ох, не повезло герою!

Но самое предивное художество случилось от моего дорогого соседа Монтефельтро ди Урбино... впечатление такое, что он подглядывал, когда жребий тащил!
Малатестова жена
Злая, словно Сатана:
Мужа ей совсем не жалко -
Ходит он, побитый скалкой!
Нафига ж ему кондотта,
Раз со скалкой есть Изотта!

А я поглядывал совершенно сознательно. И вот что получилось.
О Федериго Монтефельтро
Федериго ди Урбино
В пост сожрал мешок конины -
Вот такая вот скотина
Этот самый ди Урбино.
Просто редкостный зловред,
А вообще-то - МОЙ СОСЕД!

У нашего немецкого коллеги Вернера фон Урслингена был замечательный девиз - "Враг Бога, милосердия и сострадания". И, собственно, вот что получилось:

Фон Урслинген как-то раз
Утопающего спас.
Долго он себя корил:
"Что ж я, братцы, натворил???"
Вот на кой оно ему?
Тоже мне, п...ц всему!

О Гвидориччо ди Фальяно
Гвидориччо ди Фальяно,
Пребывая как-то пьяным
И свалившись со стены,
Потерял свои штаны!
Глядя, как он лез на стену,
Веселилась вся Сиена!

И только Коллеони вытащил Джованни Акуто - к нам явился злющий и невыспанный Козимо Медичи и заявил, что мы своим богомерзким ржанием мещаем спать как лично ему, так и ввсему городу. Поскольку мы были смирные и добрые - ни одного Козимо Медичи в ту ночь не пострадало. Но всем было весело!

---

Еще старое с дозой нездравой самокритики:)

[Джизмондо М.]

МОЯ СЕМЬЯ КАК ОНА ЕСТЬ

Воскресенье выдалось идиотское: я сиднем сидел за столом, голова была абсолютно пуста, никаких идей, реферат не получался, а любимые родственники, казалось, сговорились мне мешать. Они по очереди таскались ко мне в комнату и предъявляли до тошноты однообразные претензии.
Первым меня навестил отец, грозно вопрошая, почему вода в стакане с его вставной челюстью изменила цвет и плохо пахнет. Я честно ответил, что знать не знаю, а вообще-то, хотя бы раз в месяц воду надо менять – и родитель удалился, наверно, почистить челюсть «Блендомедом». Номером вторым явился брат, интересуясь, кто и зачем пытался раскурочить его антиастматический ингалятор. Я рассердился, выставил братца за дверь и предался мощной хандре: реферат не ладится, а его завтра сдавать, а тут еще эти придурки кровнородственные жить не дают! Стоило пару раз кого-то отравить и вот, пожалуйста! Чуть что, все подозревают не Сфорца с соседней улицы, а именно меня! Наказание прямо…
Дверь опять задергалась, и на пороге возникла сестра – ее только не хватало!... Вихрем пронесясь по комнате, она притормозила у стола и сунула мне под нос тюбик губной помады.
- Вот! – с непередаваемым обличающим пафосом воскликнула она.
- Что «вот»? – не понял я. – Это мне?
- Хотелось бы! – рявкнули в ответ. – Кто мне цианида туда напихал, а?!! Скажешь, не ты, экспериментатор?!
- Конечно, скажу, - фыркнул я. – Более того, могу даже сказать, кто тебе этот «Ревлончик»… усовершенствовал.
- Да ну? – протянула сестра. – И кто же?
- Я бросил ручку и стал раскачиваться на стуле.
- Известно кто – отец родной!
- Почему это?
- А ты подумай логически. Деньги на новые джинсы ты у него просила? Просила. Папа у нас жадный? Жадный. Вот и выходит, что отделаться от тебя решил именно он.
- А ведь верно! – признала сестричка и села на краешек стола. – Вот гад! А я еще хотела ему приятное сделать ко Дню рождения!
- Чего придумала-то? – заинтересовался я.
- Да соседу в вино кой-чего подсыпать, а то предок говорил, вредный больно.
Становилось интересно, и я оживился.
- Подожди, а какого соседа? Их у нас так-то целая улица!
- А того, который справа.
- Это Орсини-то? Пойдет! И в самом деле, вредный донельзя!
Перспектива ликвидации вредного соседа меня увлекла, и я решил, что реферат подождет, тем более, планируемое действо впрямую относилось к теме, которую я должен был раскрыть, так что сестра со своими провизорскими замыслами возникла очень кстати!… Одним словом, я составил ей компанию, и мы пошли «на дело».

* * *

Вечером наше милое семейство собралось за ужином. Картина, как всегда, была босховская: опухшие от противоядий вампиры вяло ковырялись в тарелках, подозрительно косились друг на друга и светски переругивались. То и дело чихал брат, подхвативший в борделе грипп, и здорово нервировал всю компанию – народ боялся эпидемии.
На сто сорок седьмом чихе папа не выдержал: вскочил, выругался и куда-то убежал. Через минуту, впрочем, он вернулся и грохнул по столу зеленой баночкой.
- На, возьми! «Комет» - он и микробы убивает!
- Вот так всегда, - меланхолически сказал братец. – У меня, можно сказать, критические дни, а ты со своими шутками…
- Критические дни? – оживилась сестра, уже знакомая с названной реалией. – Слушай, а перхоти у тебя нет?
- У меня уже нет, - заверил братишка, - а вот у некоторых… - он перегнулся через стол и артистическим жестом смахнул с плеч сестры какую-то пыль. В воздухе повисло белое облачко. Чихнул уже я. Сестра издала дикий вопль, начала ругаться, но самовыражение было пресечено в корне: папа оперативно заткнул ей рот бананом.
-Съешь и успокойся, - порекомендовал он и, повернувшись к брату, добавил: - А ты, бациллоноситель, если хочешь выздороветь, дуй в аптеку за аспирином. Понял?
Брат кивнул и удалился. Довольный родитель усмехнулся и сказал:
- С аптекарем я уже договорился.

@темы: веселое, сочинялово,

---

Текстуальное первое - из совсем уж старого!

[Джизмондо М.]

РАССКАЗ КАТАЛОНСКОГО ЛУЧНИКА

Я стоял на коленях – не по своей воле стоял – помощник палача с силой оттягивал назад мою голову, а сам палач (наверняка со скучающим выражением лица) медленно подносил к моему лицу раскаленный прут. Я бессмысленно смотрел на приближающееся железо, понимая, что вот эта красно-светящаяся палка – последнее, что я вижу в своей жизни. Она приближается и…
…Я с воплем подскочил на постели и сел. Господи, сколько же можно издеваться, каждый год в один и тот же день один и тот же сон, и конца этому, похоже, не предвидится. Мне двадцать семь лет, пять из них я лишен зрения, а неведомые силы (божьи или дьявольские – не знаю) все никак не позволяют мне забыть… Ну, или не забыть, а примириться с действительностью. Но каждый год двадцать четвертого января я просыпаюсь от кошмара и, не в силах более заснуть, начинаю заново перебирать и передумывать свою жизнь…

* * *
Зовут меня Ги д'Альфаро, родом я из Каталонии. Мать моя происходила из боковой ветви семейства Тренкавелей, что правили в Безье, а отец был рыцарь и сеньор замка Альфаро, хотя по сути дела – просто разбойник. Во всяком случае, все соседи звали наш замок “разбойничьим гнездом”, а отца единодушно не любили. Разумеется, яблочко (в моем лице) от яблони упало недалеко: несмотря на старания матери и нашего капеллана сделать из меня нечто, обезображенное куртуазией, разбойничьи склонности в моей душе перехеривали все. Нет, грамоте и даже складыванию песен меня худо-бедно обучили (чего это стоило бедняге капеллану – я лучше умолчу), но в остальном… Я целыми днями пропадал за стенами замка, злостно грабил фруктовые сады и тренировался в стрельбе. Стрельба из лука и арбалетов всех видов была моей настоящей страстью, сжигавшей душу без остатка и жалости. Кроме того, я с детства был практичным парнем и отлично понимал, что умение хорошо стрелять и попадать в цель хотя бы через раз – это верный кусок хлеба.
Ну, я-то попадал не через раз, а всегда. Это не хвастовство, это констатация факта. Апельсинам, цветам и вольнопарящим птицам, которых я сбивал влет и на спор, от меня просто спасу не было. Соседские парни от этого зеленели лицом и скрипели зубами, девушки выказывали все признаки обожания, а я совершенствовал мастерство и укреплял славу Ги д'Альфаро как меткого стрелка.
Потом в земли графа Тулузского, вассала нашего короля Педро, нагрянули гости с севера. Да не просто так, а с крестовым походом, дабы искоренить веру катаров, объявленную ересью. Странно все-таки устроены мозги у католиков – что не католичество, то сразу ересь, и на существование не имеет права по определению… Конечно, большинство северных рыцарей больше интересовали не катары с их ересью, а земли лангедокских и, по возможности, каталонских сеньоров, что очень возмутило моего отца.
- Это что за дела?! – риторически вопросил он в один из вечеров. – Если эти французские поганцы разграбят все вокруг, то кого буду грабить я?! А уж чтоб меня грабили, я и вовсе не согласен! – сказал отец и пошел воевать на стороне графа Раймона VI Тулузского. Ясное дело, не один пошел, а с отрядом, в коем находился и я в качестве стрелка.
Как я уже говорил, мой отец вообще-то был разбойником, и воевал соответственно – по-разбойничьи, то есть никогда не лез в авангард войска (убьют же!), но зато немилосердно трепал французские боевые порядки, неожиданно налетая то с флангов, то с тыла, а то и вовсе ночью, когда уставшие от очередной резни крестоносцы более всего жаждали отдохнуть и поделить добычу, или, для разнообразия, кого-нибудь сжечь, лишний раз показывая свою непомерную католическую доброту. Кстати, именно в то время мы с отцом приняли альбигойскую веру – просто из чувства протеста… Вернее, “назло” окатарился отец, а лично я понял, что не могу и не хочу разделять веру, за которую, как выяснилось, можно (и нужно!) предавать людей мучительной смерти. Мои стрелы, конечно, убивали, чего греха таить, но хоть не мучили…
Нашему отряду, а вернее сказать, банде, сопутствовал успех, но однажды кто-то решил, что везения с нас хватит: в одной из стычек половина отряда (с ней и мой родитель) была убита, а почти вся вторая половина, в которой оказался я, попала в плен. Моих товарищей без особых проволочек повесили, а для меня, как персоны сильно вредоносной, придумали нечто особенное. Мне выжгли глаза и раздробили пальцы рук, а потом просто вышвырнули в лес, пожелав промучиться как можно дольше. Несмотря на ужас и боль, помнится, я даже тогда проявил подлинно лангедокское остроумие – сказал французам спасибо…
Эти французы были, несомненно, добрые католики, но желать по-настоящему и от души умели плохо – я не мучился столь долго, как они бы хотели. В лесу на меня абсолютно случайно наткнулись уцелевшие вояки из нашего отряда. Меня привязали к лошади, чтоб не свалился, и доставили в родной замок, по счастью, не разрушенный и не разграбленный. По крайней мере, так мне сказали – сам-то я ничего не мог видеть…
Естественно, потом меня долго лечили. Занимался этим некий Совершенный по имени Раймонд, известный своим искусством врачевания. До того, как удалиться от мира, этот Раймонд жил, кажется, в Альби, лечил людей, и так это ловко у него получалось, что тамошний епископ объявил его колдуном и открыл на Раймонда охоту с незамысловатым намерением сжечь. Раймонд обиделся и ушел в лес, где и принял Утешение и звание Совершенного.
Перед Совершенными положено преклонять колени; на Раймонда же я был готов молиться. Он чародействовал надо мной сутками, делая всякие бальзамы для моих сожженных глазниц, сооружая хитрые распорки для сломанных пальцев, и ведя разного рода душеспасительные беседы. Последние, пожалуй, были мне нужны больше всего, ибо жизнь без луков и арбалетов казалась мне бессмысленной, и я довольно часто подумывал о самоубийстве. Два раза даже пытался его осуществить, но в первый раз просто не нашел окно, а во второй попытки открыть раму пресек Раймонд. Он оттащил меня от окна, усадил на постель, отводя душу, выругался похлеще любого рутьера (ни до, ни после я от Совершенных такого не слышал!), а потом спросил обычным своим шелестящим голосом призрака:
- Что тебя так мучает, Ги? Знаешь, многим повезло меньше, чем тебе, но они живут, и благодарят Бога за то, что живы. О чем ты жалеешь?
- О чем жалею? – горько усмехнулся я. – До того, как эти ублюдки выжгли мне глаза, я был одним из лучших стрелков Лангедока и Каталонии. Понимаешь теперь?
- Понимаю, - серьезно ответил призрачный голос. – Но посмотри на это с другой стороны: ты убивал, и у тебя отняли возможность убийства. Сожалеть об этом грешно. Это дьявольское сожаление, Ги!
- Тут не в убийстве дело, - возразил я. – Убить-то я и сейчас могу, голыми руками. Понимаешь, для меня это было… ну, как для тебя твое целительство. Если бы тебе запретили лечить, ведь ты бы сожалел, а?
- Хм-м… Знаешь, наверно да, - признал Раймонд.
- А почему? – коварно спросил я.
- Очень просто: в жизни нужно быть кем должно, а не кем приходится. Если Господь дал мне талант целителя, то я должен быть целителем, а не воином или землекопом. Понимаешь?
- А если Господь дал талант стрелка?
Раймонд на секунду задумался, а потом тихо рассмеялся.
- Да, - сказал, он, - ты меня обошел! Впрочем, я никогда не был силен в таких спорах, мое дело лечить… Что ж! Если Провидение назначило тебя стрелком – будь им.
- Вообще-то я слепой, и пальцы у меня не шевелятся! – не без ехидства напомнил я. – Что говорит твое Провидение по этому поводу?
- Понятия не имею! – фыркнул Раймонд. – Но вот простая медицина говорит довольно многое.
- Вот и скажи, как представитель медицины!
- Изволь! С пальцами все просто: делай любую работу, требующую напряжения кисти, собирай мелкие предметы, разминай что-нибудь – и они снова станут ловкими и гибкими. С глазами, правда, потруднее, новые у тебя не вырастут, но слепые люди живут, и подчас ориентируются в мире лучше зрячих.
Я саркастически ухмыльнулся:
- Вот спасибо, утешил! Чтобы выстрелить во что-то, нужно это что-то видеть!
- Необязательно, - невозмутимо ответил Раймонд. – Учись слушать, обонять и осязать мир. Если будешь работать долго и много, ты поймешь, что у каждого человека свой ритм сердца, свой запах и свое тепло. Это трудно. Но если ты сумеешь этому научиться – тебе не будет равных. Слепые стрелки встречаются один на тысячу – но они никогда не промахиваются.
Раймонд говорил что-то еще, но я уже почти не слышал. Я осмысливал его слова насчет слепых стрелков. Сердце мое наполнялось безумной надеждой. Один на тысячу, значит? Хорошо, я им буду. Я стану лучшим, и тогда французы от меня поплачут – у них на это глаза есть…
-… Да, и самое главное, - как сквозь туман услышал я Раймонда. – Учись, но не позволяй, чтобы в учении тебя направляла ненависть. Отличай Божью помощь от дьявольского искушения.
Я кивнул – но больше для вида. Божья помощь и дьявольское искушение интересовали меня в последнюю очередь. Главное – я смогу вернуть свое искусство и снова стать самим собой! В том, что у меня хватит на это сил и упорства, я не сомневался, а уж всякие там вмешательства высших и прочих сил – это как пойдет…
Вскорости Раймонд признал меня совсем здоровым, и покинул стены замка Альфаро, наотрез отказавшись от предложенных ему подарков и денег – немаленьких, кстати! А я, сжигаемый надеждой и желанием “быть кем должно”, принялся за тренировки и упражнения. Я не буду их описывать – это было утомительно, порой мучительно и в конечном счете малоинтересно. Однако слова Раймонда сбывались, да так, что иногда меня это даже пугало: раздробленные когда-то пальцы стали еще ловчее и сильнее, чем прежде, а оставшиеся в моем распоряжении чувства обострились нечеловечески. Прямо скажем, иногда я даже ощущал себя более летучей мышью или охотничьим псом, нежели человеком. Я слышал самые тихие звуки, недоступные человеческому уху, чуял множество запахов и узнавал по ним людей и предметы, а осязание мое развилось до того, что я мог свободно ходить без поводыря и даже без посоха, ибо я чувствовал все и вся на расстоянии ! Конечно, такое меня радовало, но иногда примешивалось и опасение - а не дьявольщина ли это? Но я утешал себя тем, что душу я вроде никому не продавал, а всего достиг ценой собственных мучений, стало быть, вполне по-божески!
Однако, прошло много времени, прежде чем я взял в руки вожделенный лук. Первые месяцы я стрелял в деревья и камни, а потом перешел и на живые мишени вроде пташек в саду и крыс в погребах. Было очень странно ориентироваться на шум невидимых крыльев или топот маленьких лап, но я привык, и даже начал находить в этом своеобразный азартный интерес. Я слышал шум, чуял запах перьев или шерсти, ощущал тепло маленького (ну, или не очень маленького) тельца, и… Очень скоро я стал попадать в цель не хуже, чем когда был зрячим! Когда же “крысопопадание” перестало быть чем-то необычным, я решил попытать счастья в чистом поле. Мне было интересно, смогу ли я во что-нибудь попасть, сидя в седле?
…Я ехал по извилистой тропинке, ведущей от замкового холма на равнину и дальше в лес. Мир вокруг меня шумел, источал разнообразные запахи, слабый ветерок шевелил волосы, и честно говоря, ни в кого стрелять не хотелось – уж очень было хорошо… Искушение настигло меня только после того, как “чисто поле” кончилось, и моя тропинка запетляла между деревьями. Я наложил стрелу на тетиву небольшого лука и насторожился, “выслушивая” себе подходящую цель. Но удача сегодня была не со мной: только я наметил свиристящую в переплетении ветвей птицу, мой конь переступил с ноги на ногу, я качнулся в седле, и стрела со свистом улетела в чащу. Судя по раздавшемуся треску, она вонзилась во что-то твердое – кажется, в рассохшееся дерево. Я плюнул, но доставать ее не полез – уж в чем, а в стрелах у меня недостатка не было…

* * *

Помню, как я в первый раз решился отправиться в Тулузу на состязание стрелков. Понятно, выглядел я удивительней некуда: парень с луком и черной повязкой на пустых глазницах (специально прикрыл, чтобы не возбуждать излишней жалости и не пугать честной народ!). А народ, само собой, таращил глаза и гадал, каким это образом слепой надеется попасть куда надо и как минимум не угодить в кого-нибудь из них. Кое-кто всерьез предполагал, что я продал душу дьяволу либо просто рехнулся. Я никого и не разубеждал – мне было не до того. Я стоял рядом со зрячими стрелками и слушал. Возможно, вы не поверите, но слепой много чего может определить по звуку : расстояние до мишени, соотношение «яблочка» и «поля», а также места попадания стрел товарищей по состязанию. Так что я, угодив точно в центр мишени, не очень-то и удивился. Зато толпа, конечно, удивилась сверх всякой меры, а распорядитель турнира даже потребовал повторить выстрел – вдруг у меня случайно получилось? Я согласился и – каюсь! – не смог отказать себе в удовольствии подшибить собственную стрелу. Люди только ахнули, а у распорядителя, надо полагать, надолго отвалилась челюсть! Шепотки о моей сделке с нечистым в толпе значительно усилились…
После этого состязания жизнь моя стала очень активной и разнообразной: я снова начал водиться с файдитами и разбойниками, и сполна отомстил французам за отнятое зрение! Между прочим, в дни моего пребывания в отряде хозяина замка Мирамон нам случайно встретились те самые молодчики, по милости которых я остался без глаз. Тогда моя история повторилась с точностью до наоборот: французы были частью уничтожены, частью пленены и повешены. Правда, одного из них не пришлось даже вешать: он узнал меня и умер – просто от страха. Чуть позже я узнал, что это был мой бывший палач… Но ни в одном отряде я не оставался надолго : во-первых, меткость слепого была дорогим удовольствием для разоренных сеньоров, а во-вторых, товарищи по оружию меня чаще всего боялись, считая мое искусство «дьявольским», что общению тоже не способствовало. Объяснения, что я, подобно многим незрячим, хорошо слышу и чувствую, людей не убеждали. Помнится, один тип довел меня чуть не до белого каления, выясняя, не стреляю ли я раз в месяц в пятницу в изображение Христа или Девы Марии – мол, так делают многие лучники для обретения меткости. Я ответил, что такими вещами не занимаюсь, а для пущей убедительности послал вопрошающего ко всем чертям.
Сейчас я живу, в общем-то, как обычный человек, и не знаю недостатка ни в деньгах, ни в славе – страшноватой, конечно, но вполне заслуженной. Можно сказать, все хорошо настолько, насколько возможно в моем состоянии. Но по ночам я чувствую, как душа дрожит от непонятного страха, созерцая кошмары моего некрепкого сна… Господи, почему?

* * *
В лесу, широкой подковой окружавшем холм Альфаро, достаивала свой век всеми забытая католическая часовня. Источенные жуками и червями деревянные стены почти разрушились, явив миру установленный в часовне огромный крест с изображением распятого Христа. Из рассохшейся груди фигуры торчала тонкая стрела – стрела для малого лука Ги д ' Альфаро…

---

Собственно, а зачем...

[Джизмондо М.]

Здесь будет склад графомани и рисунков. Ибо что еще может произвести Дурная Голова, собственно, чьим замком эта локация является??

Так же здесь иногда будут появляться и дружески беседовать (есть поедом, проедать плешь, зудеть, допекать, читать морали - нужное подчеркнуть) следующие персонажи:

Призрак убиенной Джиневры;
Призрак убиенной Поликсены;
Призрак почившего папочки Пандольфо

и вполне себе живые и здравствующие
Донна Изотта и Федериго ди Урбино.

Возможно, также будет являться Святой Сигизмунд - дабы разогнать всю компанию к чертям собачьим.