Йес, я ЭТО дописал!!! Повествование ОБ ОДНОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ КОЛЛИЗИИ

[Джизмондо М.]

1.
ОБ ОДНОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ КОЛЛИЗИИ.
Автор Дезире Клари де Шарнэ, тамплиер, менестрель,
психопат и отравитель. И само собой, еретик и
содомит. А куда денешься?



1. О ТОМ, КАК БЫЛО ОСНОВАНО ПЕРВОЕ В ЕВРОПЕ ОБЩЕСТВО СПАСЕНИЯ УТОПАЮЩИХ.

Однажды король Филипп Красивый обнаружил, что у него кончились деньги. Совсем. Куда и на что он их потратил – король не понимал решительно. Зато ему было предельно ясно другое: а) без денег жить противно, б) надо их где-то раздобыть. Зарабатывать сам Филипп не умел (должно быть, в детстве не научили!), и потому остался у него только один выход: найти людей, финансами не обиженных, да и развести их на эти самые финансы… Филипп уселся на пустой сундук, где не столь давно обреталась королевская казна, и задумался, – кого бы обчистить?
Первыми в списке числились родные и любимые феодалы. Однако, по недолгом размышлении, Филипп решил эту публику не беспокоить: во-первых, герцоги и графы сами перманентно безденежны, а начнешь отнимать фамильные ценности (серебряную ложку прадедушки, например) – сообща набьют морду, и тогда кличка Красивый всерьез и надолго потеряет актуальность. Все это в совокупности Филиппу как-то не понравилось, и он принялся думать дальше. Впрочем, дальше было не лучше: еврейские ростовщики, чуть что, умели очень ловко, а главное, убедительно прикинуться сирыми и убогими, а итальянские банкиры были и вообще-то гражданами другой страны, международный же скандал Филиппа не прельщал… В общем, Филипп сидел на пустом сундуке и планомерно съезжал в состояние черной меланхолии, как вдруг на него снизошла божья благодать в лице приехавшего в гости Папы Римского, а точнее, Авиньонского, КлиментаV.
- Приветствую Вас, Ваше Величество! – возгласил Папа, стоя в дверях и с любопытством глядя на удрученного Филиппа. – Что это вы на сундук уселись? Он же жесткий, геморрой наживете!
- Геморрой я уже нажил! – пробурчал Филипп, даже не утруждая себя приветствием. – У меня деньги кончились! А достать, как выяснилось, не у
кого… - и король добросовестно перечислил, кто и по каким причинам денег ему не даст. Папа покачал головой, подошел к рефлексирующему властителю и осторожно постучал ему по думающей части тела. В ответ раздалось гулкое эхо.
- Так я и думал, - кивнул Папа.
- А что такое? – удивился Филипп.
- А дурак вы, Ваше Величество! Евреи, итальянцы – на кой они вам сдались? У вас же Тампль под носом!
- Что у меня под носом? – рассеянно переспросил король.
- Тампль, идиот!
- О Господи! – сказал Филипп и непроизвольно утерся. – Ну да, Тампль. И что?
- А в Тампле кто?
- Тамплиеры. Много их там.
- У-у-у… - тихонько взвыл Папа, не в силах более выносить королевское умственное затмение. – А у тамплиеров чего много?
- Умных книжек, - Филипп по-прежнему не отражал сути разговора и проявлял настоящие чудеса тупости.
- Тьфу! – плюнул Климент V.
- А, и денег, - наконец понял загадку монарх.
- Слава Тебе, Господи! – облегченно вздохнул Авиньонский Римский Папа. – Дошло до дуба – здравствуй, дерево… Разуй глаза, чудо: ты тут на пустом сундуке задницу просиживаешь, а соседнем квартале какие-то тамплиеры в роскоши утопают!
- Утопают?! – ужаснулся Филипп. – Да что ты говоришь? Их же надо срочно спасать! А то совсем утонут…
- Вот так король Франции и Папа Римский основали первое в Европе Общество спасения утопающих.

@темы: веселое

Comments

[Джизмондо М.]

2. О ТОМ, КАК ОПАСНО РУГАТЬСЯ, БУДУЧИ
ВЕЛИКИМ МАГИСТРОМ.

Сами “утопающие”, как ни странно, спасаться почему-то не желали. Более того, Великий магистр Жак де Моле даже наивно удивился:
- А чего нас спасать? Мы же все-таки в роскоши утопаем, а не в болоте каком! А если деньги нужны, так дадим – мы не жадные…
Главный Тамплиер вообще был человеком симпатичным, хотя и во многом наивным. Например, он свято верил, что все, кто занимал у Ордена деньги, обязательно их вернут – не сейчас, так чуть позже. А еще он был искренне убежден, что окружают его люди честные, милые и симпатичные. Правда, иногда магистра что-нибудь все-таки доставало, и он проявлял нормальный французский темперамент, то есть начинал ругаться на всю усадьбу Тампль. И, на свое несчастье, как-то раз он обрявкал милого и симпатичного канцлера Ги де Ногарэ, закончив длинную ругательную тираду издевательским предложением:
- Поцелуй меня в задницу!!!
Мессир Ги, естественно, разобиделся, надулся и, как пишет классик советской сатиры, “затаил в душе некоторое хамство”. Оно, впрочем, таиться не особенно желало, настойчиво требовало выхода и вскорости его получило.
Случилось это так. На полусогнутых и с крайне несчастным выражением лица Ногарэ таскался по резиденции короля и до того достал последнего своим кислым видом, что тот не выдержал и спросил:
- Мессир Ногарэ, что с вами случилось? От вашей физиономии во дворце все молоко свернулось!
- Меня магистр обхамил, - сказал правду Ногарэ. – А главное, такую гадость предложил сделать, что просто ужас!
- Да ну? - заинтересовался Филипп. – Что же это за гадость, раз даже вы ее сделать не можете?
Ногарэ дал объяснения касательно гадости, Филипп минут пять от души смеялся, что с ним происходило весьма нечасто, потом сбегал за Папой Римским, и троица засела за план изничтожения ордена вообще и ругателя-магистра в частности. Изобиженный мессир Ги буквально фонтанировал различными идеями и предложениями.
- Давайте этого гнусного Моле… засудим!
- Давайте, - кивнул Филипп, - а за что?
- А за содомию, - пришел на помощь Климент V. – Он же тебе предложил… ну, того…
- Так ведь это он так, просто ругался, - вдруг проявил здравомыслие Ногарэ. – Говорят, магистр вообще матолог жуткий… Прямо даже стоматолог!
- Правильно, ругается как тамплиер, - припечатал Папа Римский и внезапно лихо запрыгал на месте: - О-ля-ля! Так ведь на этой “стоматологии” можно столько обвинений вырастить, что ого-го! Содомию мы уже нашли, а как магистр еще ругается?
Через 15 минут ничего не подозревающий Жак де Моле был объявлен не только содомитом, но и богохульником (за изысканный оборот “в бога душу мать”) и еретиком, за то, что один раз перебрал бургундского и орал на весь Тампль, что Бога нет. Это, однако, не помешало магистру завопить “о Господи!”, когда он (ясное дело, де Моле, а не сомнительно существующий Бог) спьяну налетел на дверь. В общем, за короткое время на бедного магистра повесили преизрядное количество собак. А все из-за того, что мессир де Моле иногда был, мягко выражаясь, невоздержан в речах! Отсюда мораль: если вы вдруг (не дай Бог, конечно!) попадете в Великие Магистры, не ругайтесь и не применяйте сомнительных оборотов – люди могут не понять, либо, что еще хуже, истолковать ваши слова в своих гнусных целях.

[Джизмондо М.]

3. О ТОМ, КАК СШИТЬ ДЕЛО ИЗ МАТЕРИАЛА ЗАКАЗЧИКА.

Итак, славная троица решила ликвидировать Орден Храма и разжиться его деньгами, а господ тамплиеров засудить, да и тоже устранить из сей юдоли – чтоб не мешали. Теперь дело было за малым – собрать доказательства. Но тут возникла небольшая проблема: как именно доказать то, чего на самом деле не было? Как можно обвинить доброго католика в ереси, отъявленного гетеросексуала – в содомии, а до противности вежливого человека – в богохульстве?
Спустя четыре часа напряженного молчания (про какое говорят “мент родился”) и интенсивных размышлений Папа Римский уродил идею:
- Давайте в Тампль шпиена зашлем!
- Зачем? – поразился Ногарэ. – А я чем плох?
- Тем и плох! Ты что, собственные выдумки собрался доказывать? Не-ет, мессиры, мы не простого шпиена зашлем, а специально подготовленного. Наговорим человеку, что тамплиеры по уши в грехах, и попросим собрать факты. Да наш человечек после этого где угодно вам найдет и ересь, и богохульство, и содомию!
- Факт! – признал Филипп Красивый и перешел к конкретике: - А кого в шпионы запишем?
Папа Климент подумал и согласился принести в жертву одного из своих легатов. Присмотренного беднягу буквально за уши выдернули в Париж, рассказали много страшных историй о тамплиерах и послали в Тампль с инспекцией – проверь, мол, правда ли то, что ты здесь услышал?
Легат прибыл в Тампль, якобы по вопросу о новом крестовом походе, и принялся добросовестно шпионить, фискалить и вынюхивать. Надо отдать должное, заговорщики основательно запудрили бедному легату мозги, и теперь его воспаленное воображение видело проявление греха, в особенности содомского, прямо-таки во всем. Вот идет по саду Великий Магистр, беседует о чем-то с приором Нормандии, и как-то уж очень интимно к нему наклоняется! А уж про юную тамплиерскую поросль и говорить стыдно… Впрочем, большинство таких сомнительных ситуаций были по сути своей вполне невинны, и потому легат то и дело попадал прямой наводкой, да в глупое положение.
Как-то раз он шел по коридору и вдруг услышал тяжкое дыхание и странный диалог, доносившийся из-за ближайшей двери:
- А-а-а! Осторожней, куда прешь, больно же!
- Больно? Ну повернись, вот так попробуем.
- Не лезет!
- А если боком?
- Да хоть раком, все равно не лезет! И вообще, чего ты меня этой херней к стене припер, хватит уже! Вставь его уже куда-нибудь, и кончаем!
Легат в полном обалдении приоткрыл дверь и… увидел двух молоденьких тамплиерчиков, переставляющих тяжелый сундук. Последний действительно никак не хотел вписываться в интерьер кельи, и несчастные братья-рыцари просто умаялись, пытаясь впихнуть сундук хоть куда-нибудь… А еще был такой случай: поздно вечером легат опять-таки шел по коридору мимо двери Великого Магистра и услышал за этой самой дверью стоны и вопли. Судя по голосу, шумовое оформление создавал непосредственно глава Ордена. Звучало это следующим образом:
- А-а-у-у!… О-ой!… Жоффруа, мучитель мой, что ты со мной делаешь… О-о, не могу больше… Ум-м-м… вот теперь хорошо… и небо в алмазах… и Грааль в тумбочке…
Легат понял, что дальше этого безобразия не вынесет, и не придумал ничего лучше, кроме как осторожно постучать. Само собой, завывания тут же стихли, сменившись недовольным ворчанием:
- Та-ак! Жоффруа, приготовся морально: сейчас к тебе весь Тампль на массаж в очередь встанет… Ну вы, за дверью! Зайдите уже!
Чувствуя себя последним идиотом, легат зашел. На него выжидательно уставились Жак де Моле и командор Нормандии Жоффруа де Шарне. Оба были совершенно одеты, и немудрено: командор по дружбе разминал магистру шейные позвонки, для чего раздеваться было совсем необязательно!
- Ой! Сорри! – смущенно пробормотал легат. - А я тут подумал…
- Мы поняли, что вы тут подумали, - фыркнул де Моле. – Так вот, довожу до вашего сведения, что мы тут остеохондроз лечили, а не то, что вы подумали! Кстати, хотите попробовать?
На свою беду, папско-королевский шпион не уловил коварства в голосе магистра и, ничего не подозревая, сдался на милость командора.
- О-о-о! – протянул командор, возложивши руки на выю легата. – Как все запущено! Ну ничего, это мы сейчас поправим, - и брат Жоффруа резко повернул вверенную ему голову.
От крика легата проснулось все население Тампля, а Жак де Моле временно оглох. Впрочем, сие не помешало ему издевательски посмеиваться, наблюдая целительный сеанс, а равно и орущего на все лады пациента брата Жоффруа.
Наконец измученный, но исцеленный от хондроза легат покинул апартаменты магистра. Де Моле лично запер за ним дверь и повернулся к командору.
- Слушай, не нравится мне этот типус! Шляется тут, вынюхивает чего-то… Ежику понятно: крестовый поход ему нужен как коту сутана! А что ему на самом деле надо?
- Это я выясню, - пообещал командор Нормандии. – Ты бургундское тогда не все употребил? Ну, то, от которого бога не бывает? Так не все? Ну и замечательно!

[Джизмондо М.]

4. О ТОМ, ЧТО ВРАГА НАДО ЛЮБИТЬ ЕГО ЖЕ ОРУЖИЕМ.

Безбожное бургундское помогло: Жоффруа де Шарнэ доугощал легата до такой степени, что тот сам поведал командору о своей высокой миссии. Мол, заслан он сюда с целью ославить господ тамплиеров еретиками, богохульниками и сексуальными, пардон, извращенцами. Брат Жоффруа подлил горе-шпиону еще вина, и тот благополучно заложил своих работодателей. Разумеется, вся информация в кратчайший срок дошла до Жака де Моле и дала ему повод сильно разгневаться.
- Так это Филипп с Климентом придумали?! Вот сволочи! Ну да ладно, я вам устрою шпионские игры! – пообещал магистр и отдал распоряжение: - Легата, сыщика этого, напоить до свинского состояния, чтоб ничего не помнил! А уж дальше моя забота…
Легата упоили в дымину и уложили спать. А на следующий день Жак де Моле принял вид оскорбленного достоинства и явился в королевскую резиденцию с жалобой и симпатичным оруженосцем юных лет. Великий магистр и король обменялись приветствиями, затем компанию украсил своей персоной Климент V, и вот тогда де Моле выступил с речью.
- Ваше Святейшество, - сказал он, - а ведь у меня к вам претензия! И у моего оруженосца, кстати, тоже.
- А что случилось? – удивился Папа.
- Да легаты ваши совсем распустились. Вот недавно прибыл в Тампль один… э-э… мессир, и такого натворил – об этом даже стыдно говорить!
- Да что же он натворил-то? – ужаснулся Папа. Причем ужаснулся отнюдь не притворно: он понял, что со шпионом, похоже, вышла накладка.
- А много чего. Представляете, он богохульствовал, нес ересь и вел себя противоестественно для мужчины! Впрочем, что я говорю, у меня же письменное свидетельство с собой имеется, - и магистр торжественно вручил Папе документ, скрепленный орденской печатью.
Папа сломал печать и расширенными от ужаса глазами принялся читать: “Вчера,…, числа 13.. года легат Его Святейшества Папы Римского Климента V учинил в усадьбе Тампль безобразный дебош. Будучи в очень нетрезвом состоянии, означенный легат внушал благочестивым братьям-рыцарям, что Бога нет, бросался на изваяние Девы Марии с криком, что” эта шлюха поломала ему жизнь”, в связи с чем заявлял, что “все бабы – суки”, и склонял юных и миловидных братьев к мужеложству, в частности, сделал непристойное предложение оруженосцу Великого магистра, брату Амори де Роннэ, коему не столь давно исполнилось 16 лет. Брат Амори ответил отказом, и тогда вышеозначенный легат стал домогаться брата Амори силой. В целях самообороны брат Амори надел на голову дебоширу кухонный чугун. В таком виде легат вышел во двор и упал в колодец, засорив его своей особой и лишив братьев возможности доставать воду”… и т. д.
Всего свидетельство позорных деяний легата занимало пять листов. Шестой лист был испещрен многочисленными подписями свидетелей и пострадавших. Папа дочитал этот мортиролог до конца и поинтересовался у юного оруженосца магистра:
- А что, милый юноша, легат действительно оскорбил ваше достоинство словом и действием?
- Еще как! – ответил медноволосый и зеленоглазый Амори. Голос у молодого человека дрожал, а в глазах стояли слезы. – Боюсь, мне никогда не замолить греха, в который вверг меня этот недостойный служка из Авиньона… ох, извините! – оруженосец всхлипнул.
- Вот видите, до чего парня довели, - сказал де Моле. – Так что имейте в виду, Ваше Святейшество: в Авиньоне, у вас под боком, произрастают еретики, богохульники и мужеложцы. А вы по Парижам раскатываете! И не стыдно?
Сила внушения была столь велика, что Папа непроизвольно заморгал и признался:
- Очень стыдно! Ну, попадись мне этот легат!
- А зачем попадаться? – пожал плечами Великий магистр. – Я вам его и так отдам, мне такого добра не надо. А вы за это отпустите невольный грех моему оруженосцу. А то вон как мальчик убивается!
Папа отпустил грех Амори, изъял у де Моле донос на легата и заявил, что, пожалуй, съездит в Авиньон и проведет там морально-идеологическую чистку. Что самое смешное, в тот же день он действительно уехал, чем поверг Филиппа в настоящее отчаяние: без Папы делать гадости тамплиерам было как-то неуютно. А де Моле попрощался и удалился восвояси. Правда, не успели магистр и оруженосец отъехать от королевского дворца, их одолел неудержимый хохот. Тут-то и выяснилось, что голос у брата Амори дрожал от еле сдерживаемого смеха, а слезы выступили от усилий удержать лезущее наружу веселье.
- Ой, ну надо же! – веселился оруженосец. – Я чуть не лопнул, пока там сидел. И знаете, я же почти поверил, что это все правда! Жалко, что вы эту штуку Папе отдали, я бы ее еще раз перечитал.
- Перечитаешь, не беспокойся, - усмехнулся магистр. – Я с нее копию сделал. Даром, что ли, мы с братом Жоффруа это дело полночи сочиняли, а ты подписи собирал!.. Кстати, интересно, а чем наш герой занят?
Занятие, за которым застигли похмельного легата, было вполне в духе сочиненного де Моле и де Шарнэ пасквиля: легат сидел в келье на полу, икал и пытался исповедовать большую крысу, которая пристально глядела на него и, похоже, раздумывала, за какое место его лучше укусить. И когда укусить – до или после исповеди?
Размышления крысы были прерваны явлением Великого магистра. Тот вошел, укоризненно глянул на жалкое существо на полу (само собой, на легата!) и протянул ему копию протокола якобы совершенных им деяний. Легат прочитал три листа и едва не скончался на месте.
- И…и… и это все я натворил??? – в ужасе переспросил он.
- К несчастью, да, - скорбно кивнул глава тамплиеров. – А вы читайте, читайте дальше!
- Сейчас… Ага, значит, “в таком виде вышел во двор и упал в колодец… Затем на развалинах часовни”… простите, а часовню тоже я развалил?
- Нет, это было до вас, - сжалился де Моле и чуть погодя ненавязчиво дал легату понять, что после такого “культурного отдыха” в его интересах покинуть обитель братьев-рыцарей, и чем скорее, тем лучше. Легат так и сделал. Но на этом его несчастья не закончились. Он прибыл в Авиньон и, конечно же, нарвался там на Папу Климента. Папа узрел своего провалившегося шпиона и злобно заорал:
- А-а-а, явился! Ну, приготовься, сейчас я тебе ноги из задницы повыдираю! Обе! Ты что, паразит, в Тампле натворил?! Тебе было сказано тамплиеров обвинить, а вместо этого получилось, что это у нас полон Авиньон грешников?! Тьфу ты, подумать страшно, с какими кретинами я работаю! Все самому делать приходится…
Что самое смешное, в Париже в аналогичному выводу пришел и Филипп Красивый. И тоже решил действовать самостоятельно.

[Джизмондо М.]

5. О ТОМ, ЧТО ИНИЦИАТИВА БЫВАЕТ НАКАЗУЕМА.

Первым собственную инициативу проявил Папа Римский тире Авиньонский. Сорвав злость на ни в чем неповинном легате, наместник Господа отправился в Тампль самолично. Приехал и тут же убедился, что инициатива – штука наказуемая: стоило ему предстать перед дверью Великого магистра, дверь открыл брат Амори (видимо, ногой) и Папа, во-первых, заработал по физиономии, а во-вторых, лишился зуба и стал шепелявить. Амори, видя такое дело, быстренько сбежал.
- Ждравштвуйте, мешшир де Моле, - сказал Климент V.
- День добрый, - откликнулся магистр. – Чего это вы на меня шипите?
- Это мне ваш оруженошец жуб выбил, - наябедничал Папа. – Джверью.
- Амори еще маленький, ему можно, - несколько невпопад отозвался де Моле и сразу перешел к делу: - С чем пожаловали?
Папа собрался с духом и выдал:
- Говорят, у ваш тут протшветают рашпутштво и богохульштво!
- Ага, - радостно согласился де Моле, - особенно когда легаты приезжают. Эти натворят, уж будьте уверены! Да, а откуда у вас такие сведения?
Папа смешался: не говорить же, что сам выдумал!
- Да вот, по Авиньону упорно ходят шлюхи…
- Ну, если у вас по Авиньону ходят шлюхи, что же вы от нас-то хотите? – развел руками Великий магистр. – Но, если вас так беспокоит нравственность моих подопечных, милости просим, погуляйте по Тамплю. Если увидите что нехорошее – сообщайте лично мне.
Папа кивнул и отправился “гулять”. Естественно, никаких подтверждений своим измышлениям он не нашел: братья-тамплиеры вели себя прилично, и из нормы никоим образом не выламывались. Правда, Папа зафиксировал чрезмерное, на его взгляд, внимание Великого магистра к своему юному оруженосцу: магистр как-то уж очень опекал сорванца Амори! А сей сорванец, в свою очередь, подозрительно много времени проводил в личных комнатах главного тамплиера, особенно по вечерам. Папа отметил про себя этот странный факт и под каким-то пустячным предлогом улизнул из Тампля.
- В общем, кое-что я там увидел, - позже доложило Его Святейшество остальным элементам “святой троицы”. – Похоже, наш дорогой магистр и впрямь одержим порочными страстями!
- Это как, - не понял король, - пьет, что ли?
- Нет, спит, - загадочно ответил Климент V.
- А что, спать – это у нас уже порочная страсть? – зевнул недоспавший накануне Ногарэ.
Папа покрутил пальцем у виска и сварливо объяснил, что просто спать – это одно, а вот когда от вас даже ночью не выходит ваш молоденький и симпатичный оруженосец – это уже несколько другое…
- А-а-а, - сообразил Филипп Красивый. – Значит, наш старый развратник питает порочную страсть к своему мерзкому оруженосцу!
- Почему это мерзкому? – вдруг обиделся Ногарэ и мечтательно добавил: - Этот Амори мальчик симпатичный…
- Мессир Ногарэ, что за интонации? - насторожился король.
- А я что? – смешался Ногарэ. – Я ничего, я так…
- Смотрите у меня! – погрозил кулаком Филипп. – Итак, вернемся к нашим баранам: кто доказательства этой… порочной страсти собирать будет?
Климент V от роли частного детектива отмежевался сразу же, сам король унижать величие также не собирался, и потому в Тампль сообща выпихнули Ногарэ. При этом Папа ехидно заметил:
- Кто-то у нас тут братом Амори восхищался неумеренно, вот пусть и идет на любимое существо глядеть!
- Уроды! – простонал в ответ Ногарэ, и отбыл на место назначения.

[Джизмондо М.]

6. ЧТО МОЖНО НАЙТИ ПОД КРОВАТЬЮ ВЕЛИКОГО МАГИСТРА.

Ногарэ скрытно просочился в обитель тамплиеров, и принялся усиленно следить за Великим магистром и его оруженосцем. Первый объект оригинальностью действий не радовал: с утра де Моле подписывал какие-то банкирские бумаги, потом беседовал на скучную тему с приором Нормандии, потом гулял по тампльскому саду и любовался окультуренным ландшафтом и т. д. Зато брат Амори вихрем носился по усадьбе и чего только не вытворял! Всего за один час он успел: 1) отдать кузнецу в ремонт доспехи магистра, 2) съездить с каким-то поручением в другой конец Парижа, 3) вернуться с другого конца Парижа, 4) подраться с кем-то из братьев своего возраста, 5) исповедаться в этом капеллану, 6) где-то изловить ежа и коварно подсунуть его в постель Главному визитатору ордена, 7) получить за это от визитатора по шее, 8) снова исповедаться капеллану, 9) залезть на садовую грушу и упасть с нее в искусственное озерцо, 10) покинуть водоем и пойти играть на лютне. Само собой, гоняясь за таким шустрым созданием, Ногарэ чуть с ума не сошел и уж конечно, проклял все на свете. Больше всего его бесило то, что решительно ничего греховного в обители не происходило! Впрочем, в свое время это заметил даже Климент V…

* * * *** * * *

Вечером, когда братья-тамплиеры вкушали трапезу (а по-человечески говоря – просто ужинали), приор Нормандии заметил, что за общим столом не хватает брата Амори. Заметить его отсутствие, впрочем, было не так уж трудно: когда в трапезной сидел Амори, за столом было только его и слышно…
- И куда же это твой оруженосец по вечерам девается? – спросил у де Моле брат Жоффруа.
- Известно куда – у меня сидит и книжки глотает, - пожал плечами де Моле. – Да, кстати, надо распорядиться, чтобы ему чего-нибудь съедобного отнесли. А то это создание за чтением с голоду помрет и не заметит.
- Если помрет, невелика потеря, - сварливо проворчал Главный визитатор. – Эта зараза мне сегодня опять ежика под простыню засунула! И где он их только тут берет?!
- Не знаю… Ежика, говоришь? – оживился Великий магистр.
- Ну да! И чего смеешься, не пойму? Они ж колючие, гады!
Великий магистр веселился от души. Дело в том, что его общение с братом Амори началось именно с ежа под простыней. Правда, де Моле вовремя обнаружил в своей постели шевелящееся нечто, затем извлек животное, дедуктивным методом вычислил автора шутки, вспомнил молодость, аккуратно подложил колючего зверя “на место” и… Визг Амори был слышен далеко за пределами Тампля!
Наутро магистр велел позвать к себе Амори, а когда тот пришел, то с любопытством спросил его:
- Слушай, а зачем ты вообще это сделал? Ты ведь отлично знаешь, что шуточки над высшими братьями тянут на ой-ей-ей?
Амори уставил виноватые зеленые глаза в пол и произнес:
- Мы поспорили…
- На что, господи?
- На книгу…
Из инцидента де Моле уразумел, что брат Амори душу продаст за интересную книжку, и решил, что наказывать человека за тягу к знаниям будет, мягко говоря, неумно.
- Значит, так, - постановил Великий магистр. – Во-первых, назначаю тебя своим оруженосцем (потаскаешь железо, ежики из головы-то повылетят!), во-вторых, официально разрешаю тебе приходить в мои личные комнаты и читать что хочешь, а в-третьих… марш отсюда на покаяние!!!
Амори расцвел и весело убежал каяться, а потом стал регулярно являться к де Моле и читать фолианты из магистерской библиотеки. Естественно, иногда зачитывался до того, что так и засыпал на оттоманке с очередной книгой, - вот вам и вся “содомия”! Скоро, правда, к чтению книжек добавились длинные разговоры на различные темы, а потом стало ясно, что между старым магистром и юным оруженосцем возникла нормальная человеческая привязанность…
Итак, вечерняя трапеза окончилась, братия разбрелась по кельям, а де Моле отправился к себе. Первым, что он увидел в своей комнате, был, естественно, брат Амори, который нагло возлежал на магистерской постели и читал книжку.
- Существо, ты опять сюда залезло? – миролюбиво осведомился магистр. – А ну вон отсюда, узурпатор!
От неожиданности Амори упустил книгу, и она свалилась под кровать. Оруженосец полез туда же, через секунду изумленно ойкнул и вынырнул обратно, без книги, но с выражением безумного веселья на лице.
- Мессир де Моле! – выдохнул Амори. – У вас под кроватью такое!
- А что там такое? – удивился магистр. – Не убирали, что ли, давно?
- Еще как! – загадочно ответствовал Амори и предложил: - Да вы сами посмотрите.
Де Моле пошарил под кроватью и… вытащил за ухо шипящего от боли хранителя печати Франции Ги де Ногарэ!
- И в самом деле, - констатировал магистр, - давненько из-под кровати мусор не выметали!
- Ага, - кивнул Амори, - вон, целый канцлер завалялся!
- Мессир Ногарэ, - тем временем обратился магистр к своему “улову”, - на кой черт вы под кровать-то залезли?
- Вздремнуть! – простонал Ногарэ, даже не пытаясь вырваться, – несмотря на преклонный возраст, силы у де Моле хватало до сих пор!
- Ах, это теперь так называется, - тонко усмехнулся де Моле. – Но зачем же лезть под кровать, если в шкафу гораздо удобнее? И, кстати, в замочную скважину прекрасно видно, чем я занимаюсь в своей постели. И с кем, если уж на то пошло.

[Джизмондо М.]

В этот момент в дверь постучали, – очевидно, с кухни пришел один из служащих братьев и принес ужин для Амори. Де Моле отвлекся, выпустил канцлерское ухо, и Ногарэ дельфином нырнул обратно под кровать, видимо не желая, чтобы его позор наблюдал кто-то еще. Амори тем временем открыл дверь, принял поднос с ужином и поставил его на маленький столик.
- Боже Всемогущий! – охнул юный оруженосец. – Мне же этого за неделю не съесть! Я же лопну!
- А вот этого делать не надо, - предостерег де Моле. – Если хочешь, я тебе помогу. Еще не хватало, чтобы у меня оруженосец лопнул. О, заодно и мессира канцлера угостим, а то он, наверно, проголодался, под кроватью сидючи! Мессир Ногарэ, выходите, сколько можно, в самом-то деле…
Сконфуженный Ногарэ выполз из своего убежища и вскоре принял в импровизированной пирушке весьма активное участие, действуя по схеме “семь раз отпей, один – отъешь”. Что же касается Амори и де Моле, то первый, любуясь на канцлера, откровенно веселился, а второй, изо всех сил сохраняя благообразную мину, вел светскую беседу, разумеется, на животрепещущую тему пребывания Ногарэ под ложем Великого Магистра ордена тамплиеров.
- Наверно, неудобно вам было, мессир Ногарэ? – сочувственно поинтересовался магистр.
- Да, порядком, - вздохнул Ногарэ. – Пауков у вас там немеряно, а в правом углу херень какая-то стоит, и ноги вытянуть мешает.
- Интересно, какая же там могла быть херень, кроме вас? – сдержанно удивился де Моле.
- Не знаю, - пожал плечами Ногарэ, - но какая-то есть!
Немного погодя де Моле позвал слуг, и те проводили неудачливого соглядатая в одну из гостевых комнат. Удостоверившись, что Ногарэ действительно ушел, Великий магистр не поленился прогуляться до главного колодца и самолично притащил к себе ведро воды, каковое и приспособил над дверью с помощью веревочек.
- Это на случай, если господин шпион опять сюда пожалует, - объяснило первое лицо ордена изумленному Амори. – Думаю, холодный душ его отрезвит.
- Ой, сомнительно что-то, - отозвался Амори. – А мне вот интересно, что за херень ему под кроватью мешала?
- Сползай – узнаешь, - посоветовал магистр, слегка зевая.
Амори нырнул под кровать, повозился там немного, и выбрался, держа в одной руке книгу, из-за которой все и началось, и некий странный предмет, состоящий из двух фигурных сосудов и трубки.
- Наверно, он про это говорил, - сказал Амори, предъявляя магистру свою находку. А де Моле увидел это диковинное нечто и вдруг обрадовался:
- О, надо же! Кальян ассасинов! А я-то думал, куда он делся?…
- А что с ним делают? – любознательно спросил оруженосец.
- Курят его! Вот сюда воду наливают, а сюда травы всякие запихивают, - объяснил де Моле. – А трубку в рот берут и дым вдыхают!… Нет, черт возьми, нашелся памятный кальян!
- Чем же это он такой памятный?
- А вот чем. Подарил нам глава секты ассасинов эту штуку, с травами в комплекте, и не предупредил, сволочь, что от трав этих видения бывают! Ну, мы с братом Жоффруа молодые были да глупые, взяли и накурились.
- Ух ты! И что? У вас видения начались?
- Угу! Мне, например, Святой Грааль привиделся. Что там Жоффруа наблюдал, не знаю, но факт, что он как это вспомнит, так до сих пор и краснеет, - не без ехидства сообщил де Моле.
- Так ему, наверно, гурии привиделись? – хихикнул Амори.
- Очень может быть, - интеллигентно зевнул магистр и лег спать. Однако скоро понял, что уснуть сейчас ему не удастся: Амори на оттоманке возился и шуршал, из чего де Моле сделал вывод, что минут через пять наглое создание потребует от него сказку. В смысле, правдивую историю о его, де Моле, тамплиерской молодости. И точно!
- Мессир де Моле! – раздался голосок с оттоманки. - Расскажите что-нибудь!
“Я тебя сейчас!”, - подумал де Моле, а вслух произнес:
- Я же тебе, кажется, все рассказал!
- Не-а, и половины нет!
- Ну ладно, - коварно усмехнулся мессир Жак де Моле. – Рассказывал я тебе про голову первого магистра Гуго де Пайена?
- Нет. Вот видите, а говорите, все рассказали!
- Значит, сейчас расскажу. Итак, - тоном доброго людоеда начал де Моле, - во дни моей молодости (ах, черт возьми, где мои шестнадцать лет!) произошел такой случай. Собрались мы как-то в келье у одного из братьев и изрядно расшумелись. Весело нам было, а спать мы всем мешали. И вдруг с потолка высунулась голова мессира Гуго де Пайена и… - магистр выдержал театральную паузу.
- И чего сказала? – поторопил события Амори.
- Она сказала… Спа-а-а-ать!!! – заорал де Моле.
- Намек понял, - ошарашенно отозвался оруженосец и более не тревожил сон магистра.

[Джизмондо М.]

7.О ТОМ, НА ЧТО ПОХОЖА ДУША ВЕЛИКОГО МАГИСТРА.

Утром под холодный душ из висевшего над дверью ведра угодил брат Амори. Впрочем, он нисколько не обиделся, а просто воспринял это как повод лишний раз не умываться, и убежал по делам. Дел, как всегда, хватало: нужно было выполнить несколько поручений непосредственного начальства, перетянуть струны на лютне и присмотреть за неугомонным мессиром Ги – вдруг опять вздумает сунуть нос куда не надо? Разумеется, полицейский надзор должен был выглядеть не как выпас шкодливой козы, но как предупредительное внимание к “дорогому гостю”. Заранее предчувствуя нечто интересное, Амори быстренько разобрался с заданиями Великого магистра и обожаемого сеньора в одном лице, и помчался в гостевые апартаменты – пожелать шевалье де Ногарэ “доброго утра”.
Войдя в комнату, Амори убедился, что незваный гость и впрямь выглядит хуже татарина: Ногарэ сидел на кровати мрачнее тучи и являл собой живую иллюстрацию к тезису “утро добрым не бывает”. Мессир Ги чувствовал себя ужасно, и вид имел соответствующий: вчера, ужиная с де Моле и Амори, хранитель печати явно переоценил свои возможности по части еды и пития, и теперь мучился от обжорства и похмелья одновременно.
- До чего же мне плохо! – пожаловался Ногарэ оруженосцу магистра. – Может, я отравился?
- Не-ет, - авторитетно заявил Амори, - вы обожрались! Запас оливок, который вы вчера слопали, был рассчитан на месяц!
- Какой кошмар! – голосом больного привидения простонал мессир Ги, и доверительно сообщил: - Меня сейчас вывернет.
- Только не здесь! – моментально среагировал юный оруженосец. – Туалет в конце коридора, выворачивайтесь там сколько хотите!
Наверно, нет нужды пояснять, что Ногарэ помчался по указанному адресу со скоростью перепуганной крысы. Добежать, к счастью, успел…

* * * *** * * *

А в это время Папа и король сидели во дворце и вполне закономерно страдали фигней и неизвестностью. От Ногарэ не было никаких известий (оно и понятно! …) и это буквально сводило обоих интриганов с ума.
- Господи, ну где он шляется? – раз, наверное, в сто пятый вопросил Филипп.
- В Тампле, - устало информировал Климент, которому осточертело отвечать на один и тот же вопрос три часа подряд.
- Да знаю я, что не в публичном доме! Хотя не факт… Ну ладно, но зачем там так долго задерживаться?!
- Так ведь там же брат Амори!
Филипп злобно посмотрел на первосвященника и подчеркнуто вежливо попросил его отвязаться от Ногарэ и его сексуальной ориентации, а затем вообще разошелся и толкнул целую речь, из которой явствовало, что нынешний хранитель печати есть существо фригидное, бесплотное, и возбуждается исключительно на политику. Король, видимо, запамятовал, что вчера сам приревновал Ногарэ к брату Амори…
Время шло, Ногарэ по-прежнему не объявлялся, и мессиры заговорщики единодушно пришли к выводу, что “надо что-то делать”. С идеями, правда, было туговато: в головы, как назло, не лезло ничего, кроме глупостей типа сходить до Тампля и вежливо спросить, а не пробегал ли тут хранитель печати?
- Вот чушь-то порем! – самокритично заметил Филипп и вдруг нервно оживился: - Сходить до Тампля… Черт возьми, а почему бы и нет?
- Вы что, заболели? – обалдело воззрился на короля Папа.
- Сам ты не умывался! – некрасиво огрызнулся Филипп Красивый. – Смех смехом, а я тут вспомнил: у меня в винном подвале подземный ход имеется, причем как раз до Тампля! Здорово, а? И чего мне было раньше не вспомнить?
- А склероз, он никого не щадит, - мстительно отозвался Климент V.
Развеселившийся король решил не обижаться, и радостно поволок Папу в винный подвал. Там обоих подстерегла необходимость заняться тяжелым физическим трудом: люк подземного хода был заставлен бочками, и правящим особам пришлось изрядно попотеть, кантуя тару с место на место. Грыжу они от этого не получили, но вот в грязи и плесени перемазались изрядно – вплоть до того, что стали похожи на двух редкостно неряшливых чертей.
- Ну, - сказал один черт голосом короля Филиппа, поднимая крышку люка, - благословите, Ваше Святейшество! Пошел я.
- Пошел ты! – с энтузиазмом кивнул второй нечистый и благословил собрата “на далекий путь опасный”, а про себя и “на все четыре стороны”.
Король скрылся в люке, а Папа брезгливо отряхнулся, уселся на бочку и предался сосредоточенным раздумьям. Предметом раздумий было – а не захлопнуть ли эту крышку к чертям собачьим? В конце концов, что хорошего лично он, Папа Авиньонский Климент V, видел от короля Франции? Да ничего, если разобраться! Ну, посадил Филипп Красивый его на папский престол – так ведь за это и приходится терпеть от него всяческие унижения да издевательства! … Торчишь тут в королевском дворце как пленник, да еще рожу Ногарэ каждый божий день созерцаешь… Нет, это не жизнь!
- Иэх-х! – решительно вздохнул Климент V, спрыгнул с бочки и захлопнул крышку люка. – Ауфвидерзеен, Ваше Величество!

[Джизмондо М.]

* * * *** * * *

А в усадьбе Тампль царила идиллия: тихий, смирный и похмельный Ногарэ в сопровождении брата Амори гулял по саду и пребывал в телесной расслабленности и душевном просветлении (что не редкость после расстройства желудка!). Вокруг было чудесно: цвели цветы, в том числе и экзотические, чирикали птички, обворожительно (ох, черт возьми!) улыбался брат Амори, и делать гадости совершенно не хотелось! Впрочем, смотря что считать гадостями, подумал хранитель печати и посмотрел на брата Амори. Выражение глаз у мессира Ги сделалось странное…
- Мессир Ногарэ, - тем временем спросил Амори, - а вы правда катар?
- Есть такое, - хлопнул глазами Ногарэ, - а что?
- Да мне интересно: бывают катары простые, а бывают совершенные. А вы какой – простой или совершенный?
- Простой, совершенный… Я никакой катар! – измученно выдал Ногарэ, и между прочим, нисколько не погрешил против истины.
- Уж это точно, - бестактно признал Амори, взирая на бледно-зеленоватое лицо хранителя печати. – Что-то вас пошатывает, мессир Ногарэ! Вам плохо?
- Ага! – подозрительно быстро согласился Ногарэ и срочно придал лицу страдающее выражение. – Жутко плохо. Мне даже кажется, что я сейчас упаду… Вы разрешите опереться на ваше плечо, мессир Амори?
- Да пожалуйста! – фыркнул Амори, которому роль надежды и опоры (оруженосец все-таки!) была не в новинку. Однако скоро он понял, что происходит что-то не то: жест хранителя печати подозрительно смахивал на объятие (причем отнюдь не дружеское!), а уж эротичное почесывание за ушком и вовсе не оставляло сомнений в природе “недомогания” канцлера Франции. Быть объектом совращения Амори не хотел категорически: он решительно вывернулся из лап мессира Ги и c достоинством заявил:
- Гуляйте-ка вы самостоятельно, мессир канцлер! Я в такие игры не играю! – после чего скрылся в лабиринтах тампльского сада. А Ногарэ удрученно вздохнул, посмотрел вслед удаляющейся белой фигурке и предался грустным размышлениям на тему, кто же тут, собственно, главный еретик и содомит…

* * * * * * * * *

Между тем король Филипп, не подозревая о гнусном поступке Климента V, целеустремленно топал по подземному ходу. И чем дальше он шел, тем больше прогулка ему не нравилась: уж больно неуютно было ”гулять” по затхлому темному тоннелю, то и дело натыкаясь на большущих и невероятно наглых крыс, которые Филиппа в первый раз видели, а потому не боялись и знаков почтения не оказывали. Да и вообще, - гнусно было в недрах Парижа! Со стен текло, с потолка капало, под ногами хлюпало, а воздух, казалось, вобрал в себя все ароматы городской канализации. “Ну и вонища!” – брезгливо принюхиваясь, подумал Филипп IV. – “Вот ведь что из-за этих тамплиеров терпеть приходится!” О том, что вся катавасия началась из-за его, Филиппа, непомерной жадности, король опять-таки не вспомнил…
Его Величество шло все дальше и дальше, а вокруг становилось все поганее и поганее. На полу к воде добавилась коварная скользкая грязь, и Филиппу стало понятно, как чувствует себя пресловутая корова на льду. “Как бы не упасть! – озадачился король и… конечно же, упал прямо в какую-то ямину, заполненную вонючей жижей, как говорится, по самое некуда.
- Вот черт! – выругался Филипп IV и попытался выбраться, но не тут-то было! Гадкое месиво держало его не слабее болотной трясины, и вело себя точно так же: чем больше король трепыхался и “гнал волну”, тем сильнее его засасывало!
- Господи, куда же это я попал? – простонал горе-диггер. Тут он поднял голову и увидел в потолке подземелья некие дыры, расположенные на равном расстоянии друг от друга. Все сразу стало ясно: подземная прогулка окончилась для короля прямым попаданием в нижнее, так сказать, отделение чьего-то сортира! Филипп охнул, а затем, решив, что в таком положении и на помощь позвать не стыдно, истошно заорал:
- Помогите!!! Тону!!!

[Джизмондо М.]

* * *

Брат Амори всегда знал, что на экстраординарные события в жизни ему везет. Поэтому, когда из недр тампльского сортира донесся отчаянный крик о помощи, юный храмовник даже не удивился. Зато весьма испугался, когда заглянул в “санузел” и увидел там жуткое существо, которое копошилось в отходах жизнедеятельности, время от времени издавая разнообразные плюхи, хлюпы и вопли.
- Мама! – завизжал Амори, отскакивая к двери.
- Мама дома. Великий Магистр сгодится? – и на пороге интимного заведения воздвиглась фигура Жака де Моле. – Пошто орешь, чадо?
- Там… там… что-то сидит! – информировал Амори, тыча пальцем в сторону функциональной части помещения.
- Где? – не понял магистр. – Никого я там не вижу!
- Оно внутри сидит, в этом самом…ну, вы меня понимаете… Точнее, оно там плавает и кричит, что тонет.
- Святая Дева! – перекрестился де Моле и пошел посмотреть, что же такое завелось в добропорядочном тамплиерском нужнике?
В отличие от Амори, магистр моментально опознал в странной твари короля Филиппа, и конечно же, несказанно этому удивился. Удивление свое магистр выразил одним коротким словом:
- Мама…
- Мама на базаре, - донеслось от двери, и “на сцене” появился приор Нормандии Жоффруа де Шарнэ, привлеченный нетипичным оживлением в этой части здания. – День добрый, братья мои! Что у вас за собрание в таком романтическом месте?
- Жоффруа, держись за стенку: у нас в сортире плавает Филипп Красивый, - выдал сногсшибательное сообщение де Моле.
- Да ну? Какой же он красивый, если в сортире плавает? – заинтересовался де Шарнэ.
- Соответственно, такой и красивый, - саркастически ответствовал де Моле. – Нет, ну и Орден у нас! У порядочных людей в таких местах сами знаете, что плавает, а у нас – Капетинги! С ума сойти…
Далее события развивались так: де Шарнэ согнулся пополам от смеха и выпал обратно в коридор, Филипп “во глубине сибирских руд” жалобно завыл, де Моле отправил брата Амори за “службой спасения” (надо же было извлечь Филиппа “из грязи в князи”!), а сам уселся “на краю пропасти” и стал оказывать истерикующему Филиппу моральную поддержку:
- Не переживайте, Ваше Величество, сейчас мы вас вытащим. И как вас туда угораздило, не пойму? Ладно, ваши шпионы лезут ко мне под кровать… Но ЗДЕСЬ-ТО вы что хотели увидеть???
- Ничего! – хлюпнул в ответ король. – Я подземный ход нашел и решил узнать, куда он ведет. Откуда я знал, что тут такое г-г-г…
- Так ведь планы коммуникаций смотреть надо! – просветил де Моле. – Вы что, не в курсе, что со времен сооружения этого подземелья Тампль несколько раз перестраивали? Эх вы…
- Ну, ошибся, ничего не поделаешь, - удрученно признал король и взмолился: - Вытащите меня отсюда!!!
- Не вой, мессир, сейчас вытащим, - успокоил паникующего властелина магистр. – Вон, уже пришли эти…э-э… ассенизаторы.
Действительно, народу в “отдельном кабинете” прибавилось: появился Амори и с ним четыре служащих брата с палками и крючьями в руках. Судя по выражениям их лиц, они уже знали, чем им придется заниматься, и восторга по этому поводу не испытывали.
- Платки есть? – коротко спросил у “ассенизаторов” де Моле. Те согласно кивнули. – Так вот, завяжите физиономии. А то сейчас тут будет вонять. И премерзко. Кстати, Амори, принеси мне шарф. Я тоже задыхаться не намерен. И для себя что-нибудь захвати, если хочешь на это смотреть.
- А как же! – с энтузиазмом откликнулся Амори. – Только скажите, мой сеньор, чтобы без меня не начинали!
- На старт-внимание-марш! – кратко приказал магистр. Амори будто ветром сдуло. Впрочем, спустя три минуты он появился вновь, уже с двумя шарфами – для магистра и для себя любимого.
Все экипировались, и в сортире закипела работа: слуги начали отдирать доски настила и выковыривать Филиппа из «культурного слоя». Разумеется, амбре вокруг стояло кошмарное: запашок просачивался даже под шарфики и в коридор, несмотря на плотно прикрытую дверь. Правда, от этого была и несомненная польза: ни у кого из братьев-рыцарей не возникало желания сунуть нос в сортир и посмотреть, что там происходит. Так что история извлечения Филиппа Красивого из “дурнопахнущего” положения осталась достоянием узкого круга людей.
Наконец, короля благополучно достали, и вся компания вышла в коридор. Де Моле снял с лица шарф и тотчас же скривился, потому как Филипп в его теперешнем состоянии воздуха не озонировал! Более того – на короля вдруг накатило чувство благодарности, и он попытался в возвышенном порыве обнять своего спасителя!
- Мессир де Моле! – возопил он. – Не знаю, как вас и благодарить… Можно, я вас обниму?
- Сгинь, нечистый!!! – взревел де Моле, и отскочил от короля метра этак на два. – Амори! Сейчас же убери от меня этого… не скажу какого… Да отстань ты от меня, извращенец!!! Пошел ты в баню!…. Кстати, а это мысль! Братья, ведите его в баню, пусть отмоется. Ваше Величество, после бани приходите ко мне, я вам предоставлю смену одежды. А то, в чем вы сейчас, можете смело выкинуть.
- Ага, - добавил Амори, - и желательно туда, откуда вы явились!
На этом пути-дороги наших героев разошлись – магистр отправился на встречу с командором Аквитании, Амори – в апартаменты магистра, читать книжку, а короля, по возможности избегая людных мест, повели в баню – отмываться.

* * *

В это самое время одинокий, брошенный и отвергнутый Ги де Ногарэ слонялся по тампльским садам и размышлял, что же он скажет королю и Папе. Выходило, что говорить-то и нечего: тамплиеры ведут себя пристойно, богу и прочим святым молятся до тошноты регулярно, гостей (даже тех, которых застукали под кроватью!) принимают доброжелательно, а содомитом здесь оказался один-единственный человек – он сам… Ногарэ вздохнул, задумчиво огляделся и внезапно понял, что находится аккурат под окнами Великого магистра! Окна эти были открыты и незашторены, и поэтому с улицы было ясно видно, что в апартаментах главного тамплиера творится что-то странное! Ногарэ шмыгнул за ближайший декоративный куст и принялся наблюдать за происходящим.
В проеме окна были видны две фигуры, одна из которых явно принадлежала Великому Магистру, а вот вторая, судорожно натягивающая, пардон, штаны, идентификации не поддавалась. Но ясно было, что это а) мужчина, б) не брат Амори.
- Ну, душа моя, одевайся, и огородами-огородами! – услышал Ногарэ голос магистра. “О-о, - подумал хранитель печати, - сейчас посмотрим, на кого у Великого магистра душа похожа!” Однако, из окна де Моле вылетела отнюдь не бестелесная сущность, но вылез вполне реальный король Франции Филипп IV Красивый, и, притворяясь, будто совершает пробежку от инфаркта, резво потрусил в сторону своей резиденции.
В окно высунулась голова Великого магистра, неодобрительно посмотрела вслед удаляющемуся королю и проворчала:
- Еретики, содомиты… Сам-то ты кто после этого? Тоже мне, золотарь нашелся! … – тут голова втянулась обратно и захлопнула оконные створки. А мессир Ги посмотрел одним глазом на закрытое окно, другим – на удирающего господина и повелителя, и почувствовал, что ему очень плохо. Секундой позже с ним приключилось знаменательное событие: впервые в жизни хранитель печати Франции Ги де Ногарэ упал в обморок.

[Джизмондо М.]

8. О ТОМ, ПРО ЧТО ПИСАТЬ НЕ ХОЧЕТСЯ, НО ПРИДЕТСЯ.

После очередного провала “святая троица” собралась на экстренное совещание и признала, что шпионы из них получились никакие, а значит, пора прекратить позориться, и действовать решительно и безжалостно, по принципу “был бы человек, а дело сошьем”. Филипп срочно наваял приказ об аресте всех наличных тамплиеров, а непосредственно “шитье дела” поручил Ногарэ, как самому известному сочинителю государственного масштаба. Мессир Ги взял перо, бумагу, чернила, пять бутылок гасконского вина, и удалился к себе домой – сочинять.
Ногарэ занимался литературным трудом целую ночь. Результаты “всенощного бдения” были следующие: а) значительный расход канцелярских материалов, б) полноценный протокол обвинения, состоявший аж из ста двадцати семи статей, в) бесчувственно пьяный автор. По этой причине он не смог вовремя прибыть “на ковер” к начальству, и начальство, тихо матерясь, само явилось на дом к своему подчиненному.
- Вот это да, … - только и смог сказать Филипп Красивый, переступив порог жилища хранителя печати. Ибо царивший в доме мессира Ги бардак был вне конкуренции: его обитель если что и напоминала, так это восточный базар, переживший падение водородной бомбы. – Эй ты! – незамысловато обратился король к подбежавшему слуге. – Где мессир Ногарэ?
- Спит, - кратко информировал слуга.
- Ах, спит… - непередаваемо мерзким голосом сказал Филипп. – Нет, вы подумайте: у нас такое серьезное дело, а он, видите ли, спит… Ну ничего, сейчас он у меня запрыгает выше головы! – и король решительно двинулся в личные покои Ногарэ – будить.
Филипп носорогом вломился в спальню мессира Ги, отдернул одеяло и уже собрался заорать что-нибудь нелицеприятное, но тут его чуть удар не хватил: вместо головы на подушке возлежали ноги! Поскольку опыта беседы с ногами король не имел, то решил отложить пламенные речи до лучших времен, и вместо запланированной, так сказать, филиппики нерешительно произнес:
- Ги, солнышко! Вставай…
Правая нога на подушке зашевелилась и сложила пальцы во вполне отчетливую фигу, а сонный голос из-под одеяла пробормотал:
- Иди на хер…
- Ну знаешь ли! … - начал Филипп, но тут ему в голову пришел достойный ответ: - На хер, говоришь? Кстати, о херах: а ну, ВСТАНЬ!!!
Но хранитель печати упорно не вставал – ни в полный рост, ни отдельными частями. Тогда Филипп огляделся, увидел пять пустых бутылок, понял ситуацию и занялся оказанием первой помощи, ибо знал, что похмельный синдром – дело серьезное и ответственное. Не доверяя слугам, король собственной персоной сходил в винный погреб и принес страждущему канцлеру емкость с некрепким вином “на опохмел”. Но мессир Ги не попался даже на эту удочку: он просто выждал, когда господин и повелитель подойдет поближе, нахально цапнул бутыль у него из рук и утянул ее под одеяло. Филипп только головой покрутил от такой наглости. Он бы и глазами захлопал, да вот незадача – король Франции с детства почему-то не мог нормально моргать. Вот не моргалось ему – и хоть тресни! …
…Итак, Ногарэ под одеялом жадно пил, а король стоял рядышком и терпеливо ждал, когда его ближайший советник соизволит прекратить буффонаду и вылезет на свет Божий. Правда, когда это все-таки случилось, Филипп чуть не попросил мессира Ги спрятаться обратно, так как похмельный Ногарэ являл собой картину малопотребную.
- Фу-у, - скривилось первое лицо Франции. – На кого вы похожи, мессир! Пальцы веером, зубы шифером, сопли пузырями… И на ногах – фигушки! А еще канцлер Франции… Что за дела?
- Ваше Величество, - хлюпнул носом мессир Ги (“сопли пузырями” тотчас же пропали), - мне жить не хочется!
- Понятно, - издевательски откликнулось Величество, - вам, катарам, недоступно наслажденье битвой жизни! Ядрен катар, мать твоя альбигойка, отец твой альби-гей! Вечно тебя что-то не устраивает: то железная дева на свиданье не пришла, то испанский сапог натирает, то жить не хочется… А ну, подъем!!!
При упоминании о железной деве и испанском сапоге Ногарэ мучительно покраснел. Дело в том, что король детально описал его, канцлера, алкогольные подвиги шестилетней давности, которые до сих пор с упоением вспоминал весь двор. Произошло тогда следующее: Ногарэ за неподобающее обращение с Папой Римским отлучили от церкви, он в знак протеста напился до розовых слонов и прямо на “рабочем месте” принялся вытворять очаровательные вещи: назначил свидание “железной деве” и страшно обиделся, когда она не пришла, качался на дыбе как на турнике и сломал ее, затем напялил на ногу испанский сапог и громко возмущался тем, что он трет… Заплечных дел мастера тогда чуть не окочурились от хохота, а потом все-таки изловили резвящееся начальство, связали его и уложили спать, да не куда-нибудь, а на жаровню с углем! Ладно еще, что это вовремя заметили, и не дали мессиру Ги “сгореть на работе”…
- … Ах, - вздохнул тем временем Ногарэ, - никто меня не любит!
- Все ясно, - протянул король. – Брата Амори во сне увидел!
Ногарэ скорбно кивнул. Отпираться не было сил.
- Содомит хренов! – буркнул Филипп, и направился к гардеробу, дабы запустить в мессира Ги какой-нибудь одеждой. Ногарэ проследил маршрут, вдруг переменился в лице и дико заорал:
- Не открывайте!!! – но было уже поздно. Король дернул за ручку, дверь открылась, и на Филиппа вывалилось неописуемое количество самых разных вещей. Тут была и одежда, и конспекты лекций, оставшиеся еще со времен студенческой юности Ги, и фрагменты воинского доспеха… Добила короля тяжеленная лютня, свалившаяся ему на голову.
- Господи! – простонал Филипп, хватаясь за свою “подставку для короны”. – Ногарэ, ты еще и на лютне играешь! …
- Было дело по молодости, - сознался Ногарэ, встал и начал одеваться. Валяние дурака он решил прекратить, ибо падение лютни на буйну голову Филиппа Красивого его вполне умиротворило. Одевшись, умывшись и приняв более-менее эстетичный вид, Ногарэ взял свое сочинение, и в сопровождении короля отправился во дворец, где маялся в ожидании Климент V, жутко огорченный тем, что его замысел относительно короля не удался.
- Доброе утро, мессиры! – приветствовал Папа сообщников. – Что так долго?
- Да некоторые тут поспать любят, - усмехнулся король и велел всем садиться. – Итак, чем же вы нас порадуете, мессир Ги? Соня вы наш…
“Чтоб ты сдох!” – подумал про себя Ногарэ и принялся читать свои ночные вытворения. Папа и король внимательно слушали и согласно думали об одном – в душе мессира Ги умирает великий писатель. Причем, судя по некоторым отрывкам, из Ногарэ мог бы получиться непревзойденный мастер мистического триллера и гомосексуальной порнографии.
- Да, здорово! – оценил Климент V по окончании “авторских чтений”. – Особенно красиво у вас, мессир Ги, содомия описана. Никак из личного опыта что-то взяли?
- Че-его-о? – потемнел лицом Ногарэ. Зрачки его угрожающе расширились.
- Того, того, - ехидненько покивало Его Святейшество.
- Ах ты, дуб авиньонский! – зашипел хранитель печати.
- Рожа альбигойская! – не остался в долгу Папа. – Еретик паршивый!
- Ух, что бы тебе такое сделать? – сладострастно зажмурился Ногарэ.
- По морде дать, - втайне развлекаясь, коварно подсказал Филипп.
- Что? – переспросил Ногарэ и уже было занес руку, но устало махнул ею и жалобно вздохнул: - Нет уж, второго отлучения мне не выдержать…
- Ха-ха, - спокойно отозвался Климент. Но мессир Ги был не из тех, кто сдается за просто так; он постарался сделать все, чтобы последнее слово осталось за ним.
- Ладно, живи пока, - сказал он. – А я пойду к нашим милым тамплиерам. Пообщаюсь.

[Джизмондо М.]

* * * * * * * * *

Когда печально известный процесс только начался, тамплиеры были не очень-то напуганы, а скорее нормально удивлены творившимся вокруг них идиотизмом. Некоторые в порядке развлечения даже позволяли себе кое-в чем признаваться – так и появились на свет абсолютно разные описания пресловутого Бафомета. После допросов инквизиторы сверяли показания и дружно делали вывод: либо у тамплиеров есть много Бафометов, хороших и разных, либо, что более вероятно, нет ни одного.
- Вот смотри, - говорил инквизитор Бернар Ги своему коллеге Гийому Эмберу, - у меня записано, что Бафомет похож на голову старца с большой бородой. А у тебя?
- А у меня – что на жопу с ушами, - серьезно сообщил мессир Эмбер.
- Кто это тебе такое сказал??? – опешил Бернар.
- Оруженосец магистра, некий брат Амори де Роннэ.
- А-а-а… Тогда вопросов нет.
В противоположном лагере шли свои разговоры.
- Мессир де Моле, они там в канцелярии совсем рехнулись! – возмущенно делился брат Амори. – Представляете, вызывают меня и спрашивают: ”Молились ли вы на ночь бегемоту?”
- Бафомету, - автоматически поправил де Моле, которому этот вопрос также задавали.
- Ну, Бафомету… Кстати, а что это такое?
- Понятия не имею. Но говорят, что мы ему вроде как молимся!
- Вот это да! А жаб в полночь не варим?
- Амори, милый, молчи, а то ведь и про это спросят…
На следующий день Амори вернулся с допроса с задумчивым лицом.
- Вы знаете, - объявил он, - а меня про жаб спросили!
У де Моле случился приступ нервного смеха.

* * * * * * * * *
В это самое время мессир Ногарэ донимал вопросами о Бафомете приора Нормандии. Жоффруа де Шарнэ сначала честно ответил, что никогда этой штуки (Бафомета, в смысле) не видел, и надеется, что не увидит и впредь, но Ногарэ твердо вошел в роль “банного листа” и не отставал.
- Но ведь вы же его видели, признайтесь! – канючил хранитель печати.
“Ладно, черт с тобой!” – подумал де Шарнэ и заявил:
- Хорошо, признаюсь, видел.
- А как он выглядит? – радостно вопросил Ногарэ.
- Давайте я вам его нарисую, - предложил де Шарнэ.
- Ой, замечательно! – совсем по-детски обрадовался мессир Ги и выдал приору необходимые канцпринадлежности.
- Готово! – через полчаса объявил Де Шарнэ, протягивая Ногарэ изрисованный листок. Хранитель печати схватил рисунок, посмотрел и, честно говоря, не понял, что же ему делать – смеяться или плакать. На рисунке была изображена кошмарная тварь: у нее были четыре рахитичные лапки, жалкий обгрызанный хвостик, а состояние талии наводило на мысль о том, что сия тварюшка сильно беременна вот уже второй год подряд. Но самое главное – у твари была голова Ги де Ногарэ! При этом старый тамплиер не отказал себе в удовольствии и пририсовал мессиру Ги прозрачные идиотские уши, причем такого размера, что созданьице могло бы с легкостью в них завернуться.
- О Господи! – схватился за сердце Ногарэ, разглядывая “дружеский шарж” на свою персону. – И это и есть ваш… Бафомет?
- Ну да, а что? – невинно удивился де Шарнэ. – Скажете, не похож на Бафомета?
- Да нет, похож, - ошарашенно кивнул хранитель печати и задал дурацкий вопрос: - А чего у него такие уши большие?
- А мух отгонять, - просветил брат Жоффруа. – Я могу идти?
Ногарэ кивнул и, когда де Шарнэ удалился, повесил “Бафомета” на стенку.
В последующие три дня галерея Бафометов существенно пополнилась: остальные тамплиеры прослышали о выходке брата Жоффруа и тоже принялись изощряться в рисовании. Ногарэ добросовестно развешивал эти шедевры на стенах канцелярии, и по вечерам к нему толпами ходили святые отцы-инквизиторы – посмотреть на бафометское разнообразие и отдохнуть душой. Само собой, хохот в угодьях мессира Ги не смолкал ни на минуту.
- Что ж, - реагировал на это основоположник творческого направления, - людям, по крайней мере, весело! …
Однако, все хорошее когда-нибудь кончается. Кончилось и беззаботное веселье в канцелярии мессира Ги. Произошло это после того, как в канцелярию заглянули король с Папой, и на собственной шкуре ощутили царившую там творческую атмосферу. Филипп критически оглядел увешанные развеселыми рисуночками стены, мрачно воззрился на хранителя печати (между прочим, ежедневный здоровый смех пошел мессиру Ги на пользу – злобное выражение с его лица куда-то испарилось, и стало видно, что вообще-то мессир Ги очень даже ничего…) и гробовым голосом спросил:
- Это что?
- Бафометы, - охотно сообщил Ногарэ. – Это тамплиеры нам рисуют. Сегодня свеженьких должны принести.
- Ах, свеженьких, - нехорошим голосом протянул Филипп и, видимо, решив работать на контрапунктах, злобно завопил: - Тебе что, кретин, делать нечего?!! Нет, вы подумайте: я, как дурак, думаю, что тут идет нормальный судебный процесс, а они тут развлекаются!!! Бафометов, видите ли, рисуют!!! Где признания тамплиеров в богохульстве?!! А в содомии?!! А ересь где?!! Где ересь, катар ты недорезанный?!!
- Собственно, где катар, там и ересь, - вполголоса заметил Папа.
Ногарэ понял, что еще немного – и он составит компанию Жаку де Моле в его камере. В узилище мессиру Ги не хотелось (он не был уверен, что де Моле ему сильно обрадуется!), и потому он опустил очи долу и еле слышно произнес:
- Хорошо, Ваше Величество. Завтра все будет по-другому.
- То-то же, - наставительно сказал король, и удалился под ручку с Климентом V.
Пришло завтра, и все действительно стало по-другому. Первыми это ощутили на себе тамплиеры – во-первых, им ухудшили бытовые условия (проще говоря, всех посадили в подземелья), а во-вторых, начали применять допрос третьей степени. Всем сразу стало понятно – идет судебный процесс, и никаких гвоздей! Теперь Ногарэ с утра до поздней ночи сидел в пыточных застенках, слушал вопли допрашиваемых, и день ото дня делался все мрачнее и мрачнее. Тамплиеры оказались на редкость упорными типами, и ни в чем таком не признавались. Однажды рабочий день хранителя печати закончился тем, что он выпал из застенка с зеленоватым лицом и с диким криком:
- Эти тамплиеры меня замучили!!!
- С чего бы? – ядовито поинтересовался король.
- Да не сознаются, гады, ни в чем!
- А ты “железную деву” пробовал?
- Обижаете!
- А дыбу?
- Озлобляете!
- А веревочные четки?
- Да было, было!
- И не сознаются?
- Ни черта!
Тут Филипп Красивый начал странно принюхиваться:
- Слушай, Гийом - назвал он канцлера его полным крещеным именем. – А ты не пробовал дать им понюхать свою нижнюю рубашку?
Ногарэ шокированно уставился на короля:
- Ваше Величество! Ну мы что, звери? НЕЛЬЗЯ ЖЕ ТАК!
Назавтра мессир Ги явился “на работу” в новой рубашке.

[Джизмондо М.]

* * * * * * * * *

Время шло, тамплиерам кое-как, с пятого на десятое, пришили ересь и богохульство, и наконец добрались до самого волнующего, то бишь до содомии. Само собой, на обычных допросах никто себя извращенцем не признал, и Ногарэ с инквизиторами вновь прибегли к допросу третьей степени. Дело худо-бедно, но продвинулось – измученные тамплиеры готовы были признать себя хоть скотоложцами, лишь бы их оставили в покое и желательно дали тихо умереть…
Через какое-то время очередь отправляться на допрос по поводу содомии дошла и до брата Амори. Ногарэ помытарил парня неприличными вопросами и, видя, что “по-хорошему” от оруженосца ничего не добьешься, кратко велел:
- Пошли.
- Куда еще? – подозрительно спросил Амори.
- На экскурсию, - зловеще информировал мессир Ги.
- Л-ладно, - согласился оруженосец.
Они вышли из канцелярии, спустились вниз, потом долго шли по сырому коридору подвала и наконец уперлись в глухую дверь с табличкой. Надпись на табличке гласила: ”Процедурный кабинет”.
- Что это? – удивился Амори.
- Зайди – увидишь, - коварно ответил Ногарэ. – Прошу вас, мессир! – сказал хранитель печати и гостеприимно распахнул дверь.
Амори перешагнул через порог и… Сердце у юного оруженосца дрогнуло: перед ним была камера пыток. “Ничего себе процедурный кабинет!” – подумал он, глядя на разнообразные костоломные и зубодробительные орудия.
- Ой! – вслух сказал Амори и невольно поежился. А Ногарэ состроил юноше жуткие глазки и бархатным голосом спросил:
- Дыбу видишь?
Амори кивнул.
- Железную деву видишь?
Амори повторил жест.
- С дочкой мусорщика не желаешь познакомиться?
- Нет, спасибо, - вежливо ответил оруженосец. Не хватало еще показать этому ненормальному канцлеру, что ему страшно… Обойдется!
Ногарэ подошел к Амори и развернул его лицом к себе. “Будет приставать – укушу за нос!” – решил юноша.
- Страшно, да? – проникновенно спросил Ногарэ и, не дожидаясь ответа, интригующе сообщил: - А ведь этого всего может и не быть!
- То есть? – удивился Амори.
- То и есть, - мурлыкнул канцлер. – Сделай для меня то, что ты делал для Великого магистра, и ничего тебе не будет – ни дыбы, ни железной девы… М-м?
- Хм-м, - озадаченно протянул Амори, вспоминая, что же такого экстраординарного он делал для Великого магистра, и чего же так желает Ногарэ? При де Моле брат Амори числился оруженосцем и делал то, что по штату положено: следил за состоянием оружия и доспехов, приглядывал за “автопарком” (в смысле, за лошадьми) и выполнял разного рода поручения магистра. А больше вроде бы и ничего оригинального…
- Неужели? – ехидно переспросил Ногарэ. – А что же ночью?
- А что ночью, - начал было оруженосец, но тут ему в голову пришла сумасшедшая мысль, и он озорно покосился на хранителя печати. – Так вы говорите, ночью, мессир? И вы действительно ЭТОГО ХОТИТЕ? Нет, правда?
Ногарэ не верил своим ушам и своей удаче. Господи, неужели Амори согласен?
- Хочу, Амори, хочу, - подтвердил канцлер. – А почему бы и нет?
- А почему бы и да, - усмехнулся Амори. В глазах его при этом приплясывали черти (и возможно, даже бафометы!). – Ах, мессир, почему же вы молчали об этом раньше? – вздохнул оруженосец и томно захлопал ресницами. У мессира Ги от этого закружилась голова, началось замирание сердца и прочие физиологические идиотизмы, часто упоминаемые в любовных романах. В общем, ”от радости в зобу дыханье сперло”…
- Когда? – тоном заговорщика спросил Ногарэ. Помнится, в пору студенческой юности он неоднократно задавал этот вопрос девушкам…
- Сегодня ночью, - в той же манере ответил Амори. – Только… - молодой человек замялся, - только…
- Ну что такое? – забеспокоился мессир Ги.
- Вы бы не могли отпустить меня до вечера? – невинно попросил оруженосец. – А то я месяц не мылся, месяц не стригся… Неудобно как-то!
Говоря по правде, выглядел Амори ужасно: лицо осунулось и приобрело отчетливый трупный оттенок, под глазами чернели огромные круги, медные волосы сильно отросли и слиплись в грязные сосульки, а некогда белое рыцарское облачение превратилось в лохмотья неопределенного цвета. Скажем прямо – по сравнению с Амори любой мертвец показался бы воплощением здоровья и красоты! Молодой человек все это прекрасно сознавал, и потому раз и навсегда записал Ногарэ в разряд полных извращенцев, ибо воспылать плотской страстью к ходячему трупу – это, без сомнения, что-то! Но мессир Ги неутешительного состояния Амори просто не замечал – влюбленный взор, как известно, cлеп…
-… Хорошо, - кивнул хранитель печати. – До вечера гуляй где хочешь, но имей в виду: если не придешь с заходом солнца – я прикажу убить магистра. Ты меня понял?
Разумеется, Амори понимал, что просто так Ногарэ его не отпустит, но такой поворот дела огорчил его несказанно. Как всякий заключенный-оптимист, он втайне надеялся когда-нибудь сбежать, и честно хотел воспользоваться желаниями хранителя печати, однако мессир Ги оказался на редкость проницательным типом!… Амори вздохнул и пошел “гулять” (кстати, на “прогулке” его неотвязно сопровождали два малоприметных типа из канцелярии Ногарэ).
Под неусыпным надзором “канцелярских крыс” юный оруженосец навестил свое жилище в Тампле, где переоделся в чистую одежду, затем прогулялся в баню и стал чуть-чуть похож на себя прежнего. Потом он пошатался по стольному граду Парижу, присел отдохнуть под каким-то деревом и… оказался между ангелом и бесом. Говоря проще, в душе Амори не на жизнь, а насмерть сцепились чувство долга и желание удрать отсюда окончательно и бесповоротно. “Ну, и чего ты расселся? – злобно шипел Бес. – Уматывай, пока не поздно! Неужели ты хочешь обратно в тюрьму, где сыро и холодно? Посмотри, как ты выглядишь – краше в гроб кладут! А ведь тебе всего шестнадцать! Ну?” А через секунду в дискуссию активно включался Ангел: “Смыться, значит, хотим? А ты понимаешь, что этим ты убьешь своего сеньора? У Ногарэ, знаешь ли, слова с делом не расходятся! Сам подумай, что это будет за жизнь: ты будешь жить и сознавать, что за свою свободу заплатил чужой жизнью. Ты же не сможешь, Амори!”
Бес, однако, не собирался сдавать позиции. “Какие мы благородные! – мерзко захихикал он. – Не сможет он, видите ли! Сеньора он убьет… Да твоему сеньору, между нами, бесами, говоря, уже на кладбище прогулы ставят! Нашел из-за кого себя угробить, идиот…”
- Нет, это уж слишком! – вслух сказал Амори и от избытка чувств стукнул себя по лбу. – Эй вы, там! Тихо все! Я обещал вернуться, и вернусь! А мессиру катару я такое устрою – неделю сидеть не сможет…
“Служба сопровождения” недоуменно переглянулась, а оруженосец купил в ближайшей лавке небольшой мешок и решительно направился за город…

[Джизмондо М.]

* * *

Вечером в жилище мессира хранителя печати воцарилась романтическая атмосфера в традиционном исполнении: вино, свечи и прочее в том же духе. Ногарэ чувствовал себя на седьмом небе от счастья, Амори сидел за столом напротив, хлопал ресницами и строил глазки, словом, все вроде бы шло как задумано. Через энное количество времени общие темы для разговора исчерпались, и мессир Ги решил поменять “дислокацию части”.
- Милый Амори, - промурлыкал хранитель печати, - а не перейти ли нам… хм-м…
- Перейти, перейти, - сладким голоском ответил оруженосец. – Идите, мессир Ногарэ, а я появлюсь чуть-чуть позже.
- О, Амори, что ты со мной делаешь!… – вздохнул Ногарэ и отбыл в направлении спальни (по случаю приступа содомии в ней даже было прибрано!). Амори внимательно посмотрел вслед канцлеру и мрачно усмехнулся. Ах, если бы Ногарэ знал характер Амори получше!…
Мессир Ги не спеша вошел в спальню, избавился кое-от каких деталей костюма, прилег на постель и… В следующую секунду дом едва не развалился от дикого вопля:
- А-А-А-А-А-А!!!
Кричал, разумеется, Ногарэ, и недаром: ему показалось, будто в его тело впились сотни острейших колючек. Как ошпаренный, он подскочил с постели, отдернул покрывало и в ужасе замер: на белоснежной простыне рассерженно копошились ПЯТЬ ежей! Ежи были как на подбор – большие, старые и оч-чень колючие!
- Ах ты!… - простонал Ногарэ, хватаясь за наколотый ежами бок. – Тамплиер проклятый!…
- А что тамплиер? – спокойно донеслось от двери спальни. – Вы же просили меня сделать то, что я делал для Великого Магистра по ночам, вот я и сделал. А вы что подумали? - коварно спросил Амори, опираясь на косяк. – Я же не содомит-еретик. Не то что некоторые…катары! - ехидно добавил юноша.
- Мерзкий мальчишка! – сквозь зубы прошипел мессир Ги. – Ну погоди, я тебе это припомню… -
С этими словами Ногарэ вызвал стражу, и Амори препроводили прямиком в “процедурный кабинет”.
* * * *** * * *
Ночью Великого магистра одолела бессонница. Оно и неудивительно, ведь обстановка в камере здоровому сну не способствовала: как во всякой уважающей себя средневековой тюрьме, здесь было сыро, промозгло и холодно, а в углу каждую ночь яростно шебуршали звери системы “крыса”, мешая магистру спать. Главный тамплиер сначала пробовал крыс ловить, потом понял, что ничего из этой затеи не выйдет, и предпочел мирное сосуществование. Крысы это оценили и приручились. Было их три штуки, и разумеется, де Моле назвал зверьков Филиппом, Климентом и Ги. Филипп был самый большой, Климент самый длинный, а Ги самый наглый, да еще и с откушенным хвостом, посему его полное прозвище было Ги-Без-Хвоста…
Так вот, в одну из ночей заключения мессира де Моле одолела бессонница. Он сидел на соломе и мрачно размышлял о превратностях судьбы, где-то рядом шуршала крысиная команда, как вдруг от дверей камеры отделилось некое светлое облачко. Оно все росло и вытягивалось, пока не приняло вполне конкретные очертания человеческой фигурки, облаченной в изрядно рваную одежду тамплиера. Де Моле всмотрелся, на всякий случай тряхнул головой (вдруг мерещится!) и, поняв, что видение и не думает никуда исчезать, неуверенно спросил:
- Амори? Ты???
- Ага, - кивнул головой призрак и грустно улыбнулся. – Как вы, мессир де Моле?
- Да… в общем… не так уж и плохо, - усмехнулся де Моле. – Вот, даже компанию приобрел, - и он почесал за ухом дрожащего Ги-Без-Хвоста. Бедняга был перепуган до крайности – за всю свою коротенькую крысиную жизнь он ни разу не видел привидений! – А ты как?
- А я умер, - виновато сообщил Амори и отвел глаза.
- О Господи! – выдохнул магистр. – Когда?
- Да вот только что, в этом… “процедурном кабинете”. Ко мне Ногарэ привязался: сделай да сделай ему то, что я для вас ночью вытворял! Ну, я ему и подсунул пять ежей под простыню…
- И он убил тебя за пять маленьких ежиков? – потрясенно уточнил магистр.
- Да не таких уж и маленьких, я не мелочился. Специально старых наловил. Вообще-то, канцлер хотел меня только попугать, а палачи перестарались. Вот я и умер.
- О Боже мой, - тихо сказал магистр и закрыл лицо руками. Плечи его подозрительно вздрогнули. Видя такое дело, крысы притихли, а призрак Амори обеспокоенно запорхал вокруг.
- Ну что вы, мой сеньор! – сам чуть не плача, говорил он. – Ну не расстраивайтесь вы так! В конце концов, все там будем… Зато там Ногарэ нету… Зато он там меня мучить не сможет, его туда не пустят!
- Куда это туда? – удивился де Моле.
- А в Рай! – торжествующе откликнулся Амори. – Мне пообещали, что если буду себя хорошо вести, у меня крылышки вырастут! Представляете, я ангелом буду!
- Ты? Ангелом? Бедный апостол Петр! – только и смог сказать де Моле. Видение хихикнуло и исчезло.

[Джизмондо М.]

* * *
Прошло несколько дней. Ги де Ногарэ по-прежнему вел процесс тамплиеров, и вдруг начал замечать, что в канцелярии происходит нечто странное: буквально у него из-под носа начали пропадать важные бумаги, например, смертные приговоры непризнавшимся тамплиерам. Стандартные заклинашки типа “черт-черт, поиграй, да отдай” здесь не действовали, и тогда мессир Ги, внутренне кривясь от праведного альбигойского отвращения, пригласил в канцелярию католического священника. Тот добросовестно обрызгал помещение святой водичкой (попутно залив то, что не успел украсть “черт”), почитал молитвы и удалился, заверив, что фирма веников не вяжет и что теперь мессиру Ги будет сам черт не брат. Однако на следующий же день выяснилось, что фирма веники вяжет, а черт оказался брат, причем близнец…
Ранним утром король Филипп и папа Климент решили навестить канцлера и справиться о ходе процесса. Они под ручку вошли в канцелярию и застали потрясающую по своей силе и выразительности сцену: Ги де Ногарэ сидел на полу и в истерике бился головой о шкафчик, где обычно держали большую королевскую печать.
- Ой! – сказал Филипп Красивый. – Что это с ним такое?
- Расстраивается человек, - констатировал происходящее Климент V.
- С чего бы? – озадачился король.
- Эх, бремя страстей человеческих! – отечески вздохнул Папа. – Несчастная любовь, должно быть…
- У него? – несколько ошалело уточнил Филипп, невежливо показывая на мессира Ги пальцем. – Окстись, Римский! Он же катар, притом совершенный! Какая, к черту, любовь?! Дай-ка я угадаю с трех раз: дыба сломалась?
Ногарэ обвел парочку мутным взглядом, всхлипнул и отрицательно замотал головой.
- Тамплиеры сбежали?
Создание на полу повторило отрицающие жесты.
- Печать посеял?!
Ногарэ печально кивнул и возобновил свои попытки пробить головой стенку шкафа. От этого зрелища королю стало как-то неуютно, и он предпринял хилую попытку навести порядок:
- Ну ты… это, - изысканно начал Филипп, - того… Хватит уже! Ги, дорогой ты мой, катарчик ты мой совершенный верхних дыхательных путей, перестань! В шкафу дырка будет, а он, между прочим, государственный!
Мессир Ги на внешние раздражители не реагировал по-прежнему, и тогда король прибег к последнему аргументу убойной силы:
- Пробьешь шкаф, я тебя за него платить заставлю!
Мысль о том, что его заставят за что-то там платить, отрезвила Ногарэ моментально: он тотчас же поднялся с пола и угрюмо сел за стол, ожидая дальнейшего пропесочивания. Каковое не замедлило последовать – ведь Филиппу было весьма интересно, как же этот альбигойский урод умудрился потерять государственную печать?
- Ну, и?… - мрачно спросило первое лицо Франции.
- Сам не знаю! – беспомощно отозвался Ногарэ и поведал историю, вполне достойную того, чтобы стать сценарием мистического триллера. По словам хранителя печати, вчера вечером, уходя домой, он самолично запер шкаф с вверенным ему госреквизитом, и ключ унес с собой. Пришел утром, не чуя худого, полез за печатью, скрепить какой-то смертный приговор, и вот тут-то и обнаружилось, что печать испарилась неведомо куда. При этом Ногарэ точно знал, что ключ от этого шкафа есть только у него, и ни у кого больше. Так что куда девалась печать – он понятия не имеет и абсолютно не знает, что по этому поводу думать.
- Господи, с кем я связался! – поморщился король. – Одни кретины кругом… Ты, гад альбигойский, ищи печать, а не то к Моле в камеру жить отправлю!
- Слушаюсь, мой король, - покорно ответил Ногарэ и тут же развернул поиски пропавшей печати.
Под безжалостным оком Филиппа Красивого мессир Ги добросовестно перевернул всю канцелярию вверх дном, но так ничего и не обнаружил: печать, видимо, принципиально не желала, чтобы ее нашли. Король, видя такое дело, плюнул и ушел, предварительно заявив:
- Ты, катар недобитый! Даю тебе сроку до завтрашнего утра: не найдешь печать, я из тебя… Бафомета сделаю!!!
Таким образом, в этот день никаких судебных решений и приговоров не выносилось – хранитель печати искал свое орудие труда. Бедняга прилежно занимался этим весь день, и под конец понял, что перспектива стать Бафометом вполне реальна – печать так и не нашлась. Ровно в полночь мессир Ги решил наплевать на поиски и лечь спать, положившись на волю божию и на свежие простыни.
От стены комнаты канцлера медленно отделилось что-то белое…

[Джизмондо М.]

* * *

Утром Ногарэ проснулся с сильной головной болью. “Что за дела?” – удивился канцлер. – “Вроде вчера не пил и на голову не падал, с чего же такая радость?” Мессир Ги вылез из постели, умылся-оделся, вяло причесался и пошел на запланированный королевский совет. Стоило ему появиться в зале, на него вытаращилось все собрание, и король в первую очередь.
- Мессир Ногарэ, - странно спертым голосом спросил Филипп, - что это с вами?
- А что случилось? – озадачился Ногарэ, глядя на людей, которые вежливо старались не хихикать.
Филипп IV кашлянул и невероятно ласково произнес:
- Мой дорогой мессир Ги. Я очень ценю ваше служебное рвение и верность нашему делу, я вижу, что вы нашли пропавшее… Но зачем вы на себя-то государственную печать наложили?!…
- Где? – выдохнул в ужасе Ногарэ, впрочем, уже начав кое-что подозревать.
- На бороде, - буркнул король, - то есть на лбу. Посмотрите в зеркало, дражайший! На вас теперь, натурально, написано, что вы хранитель государственной печати!
Ногарэ сломя голову кинулся к висевшему в зале зеркалу и… узрел на своем лбу четкое изображение государственной печати Франции! Тут Ногарэ вспомнил, что накануне вечером в его комнате что-то шуршало, и вроде бы мелькало какое-то белое облачко. Затем в сознании канцлера всплыло, что это самое облачко, кажется, к нему подлетало и даже довольно чувствительно садануло его по лбу…
- Тамплиер проклятый!!! – сопоставив все факты, яростно завопил Ногарэ. – Чтоб тебе сдохнуть по второму разу…
Шокированные члены совета разом повскакали с мест: крик Ногарэ подозрительно походил на бред сумасшедшего, а психи в совете были явлением нежелательным. Король жестом остановил всполошившихся сановников и в примиряющих интонациях обратился к мессиру Ги:
- Мессир канцлер, сдается мне, вы немного взволнованы! Что за тамплиер? Откуда взялся?
- Н-н-не знаю, - жалким голосом пролепетал хранитель печати. – С того света, наверное… Он и печать спер, и меня по лбу треснул… Амори…
- Спятил парень! – под общий гомон ехидно поставил диагноз Папа Римский.
- Да ладно уж, - великодушно сказал король, и обратился к совету: - Мессиры, хранитель печати Франции сегодня выступать не будет, ибо сильно утомился за последнее время и, кажется мне, слегка нездоров душевно. Мессир Ги, идите отдыхать, у вас работа нервная…
- С-с-спасибо, - еле слышно прошелестел в ответ Ногарэ и, не чуя под собой ног, потащился восвояси – сводить со лба государственные синяки и приводить в порядок свою хрупкую психику.
Первое, что он увидел, придя домой – государственную печать, гордо возлежащую на столе. А над печатью изящно порхал призрак невинно убиенного Амори. За спиной у него трепетали маленькие, но бойкие белоснежные крылышки.
- Здравствуйте, мессир совершенный! – издевательски-вежливо сказало это ангелическое привидение. – Вы вроде бы что-то потеряли, да? Так вот вам, забирайте!
- Мамочка… - жалобно простонал Ногарэ и рухнул в обморок во второй раз. Первый, как вы помните, случился с ним в садах Тампля…

* * *

После происшествия с печатью Ногарэ принял твердое решение: с тамплиерами надо заканчивать, а не то он, хранитель печати, всерьез повредится в уме! А умственная неполноценность, разумеется, повлечет за собой потерю государственного поста, ибо экзот в виде сумасшедшего канцлера королю явно не нужен! Однако, для легитимного устранения себя-любимого с поста главного судьи требовался либо предлог, либо замена. И вот, в одно прекрасное утро мессир Ногарэ столкнулся в некоем узком коридоре Лувра с младшим братом главного королевского интенданта Ангеррана де Мариньи – епископом Санским. Оного епископа Ногарэ за что-то почему-то не любил, и потому без колебаний определил его на роль своего сменщика по надоевшему делу тамплиеров.-
- Дорогой мой! – сердечно приветствовал мессир Ги епископа, предусмотрительно встав так, чтобы духовное лицо не смогло удрать куда подальше. – Как живете, как ваше здоровье?
- Прекрасно, - сдержанно ответствовал епископ Санский, и даже не соврал, ибо шел на доклад к королю не откуда-нибудь, а от прелестной любовницы после вкусного завтрака, - а как ваши дела, мессир Ногарэ? Я слышал, ваши дни проходят в трудах и заботах?
Хранитель печати Франции грустно поник головой.
- О да! – с жаром подтвердил он. – И в трудах, и в заботах, но… - тут хитрый придворный понизил голос до драматического шепота, - я имею дело с процессом о духовном ордене, и меня это так утомило, что… Я ищу себе замену!!! – выдержав паузу, трагически сообщил Ногарэ. – Я даже согласен уступить славу разоблачителя гнусных еретиков!!!

Епископ Санский, при имеющихся достоинствах, обладал банальным для человека недостатком – он был тщеславен, и при случае не брезговал обрести немножко славы безвозмездно, то есть даром. Именно поэтому он не попытался попрощаться с Ногарэ, а навострил уши и потребовал пояснения на тему «что нужно сказать» и «чего сделать». Мессир Ги, радостно поняв, что «нашел дурака», тотчас же распустил павлиний хвост своего великолепного красноречия.
- Вы знаете, Ваша святость, - с интимной интонацией сказал канцлер, - эти тамплиеры надоели мне несказанно! У меня на них аллергия! Вот ей-богу, не вру – как увижу – так чешусь!!!
- А мыться не пробовали? – озабоченно уточнил епископ, на всякий случай отодвигаясь от экзальтированного хранителя печати – мало ли от чего он там чешется...
- Да пробовал, пробовал! – отмахнулся Ногарэ. – Но, во-первых, через месяц опять чешусь, а во-вторых… Я так устал! И, кроме того, я – лицо сугубо мирское и светское, все что мог, я уже сделал и… - мессир Ги трагически закатил глаза.
- И что же? – нетерпеливо спросил епископ.
- Ведя процесс, я надорвал свои душевные силы и заболел, - с патетическим надрывом в голосе провозгласил хранитель печати. – Мне нужна замена. Не будете ли вы любезны… - канцлер выдержал красивую цезуру, - провести финальное заседание суда ВМЕСТО МЕНЯ?

Духовная особа задумалась. В принципе, она имела должные полномочия для подобного кунштюка - а раз тут предлагают аж поделиться славой победителя гнусных еретиков и безбожников, так отчего бы и нет? Брат главного интенданта согласно тряхнул головой:
- Ладно, я войду в ваше положение, мессир Ногарэ. Вот только… списочек вопросов не предоставите? А то о чем их завтра на процессе спрашивать-то?

Ногарэ того и надо было – он, лучась восторгом и признательностью, открыл поясную сумку и торопливо вручил епископу заранее подготовленный список. Собственно, это был тот же бред, который у тамплиеров спрашивали в пыточных застенках – а местами встречающиеся вариации были прискорбно убоги и посему совершенно неинтересны. Епископ принял бумагу, Ногарэ изысканно раскланялся и моментально убежал, мальчишески радуясь тому, что ему наконец-то удалось спихнуть гнусный геморрой на кого-то другого!

[Джизмондо М.]

Епископ же внимательно перечитал вопросы, то тут, то там изумленно подергал бровями, оценил масштабы подвоха, вздохнул и… решил христиански спасти ближнего. А то и правда, бедняга вон чешется уже – да и кто бы за семь лет не зачесался?!

* * *
Наутро следующего дня осчастливленный злокозненным мессиром Ги Мариньи-младший, зевая, явился в зал суда. На месте действия он обнаружил: подсудимых Жака де Моле и Жоффруа де Шарнэ, стражу, судейскую каяедру, и много праздных зрителей, старательно делавших вид, что они тоже как-то причастны к функционированию системы правосудия. «Ой-ё! - грустно подумал епископ, - во что я ввязался?» Но отступать было уже поздно – начало заседания уже объявили, и надо было что-то говорить.
Сонный и потому напоминающий замученную жизнью сову секретарь суда зачитал обвинение. Зал кисло зашумел – ибо этот опус спустя семь лет периодического повторения стал не то что несмешным, а даже просто неинтересным. Епископ протер глаза (накануне он интенсивно нарушал обет целибата и общего воздержания, и посему тоже не выспался!) и, решив, что ему уже надо что-то сказать, провозгласил:
- Подсудимые! Вы признаете справедливость выдвинутых вам обвинений?
Зал замер – ибо многим уже было известно, что если излишне гордые высшие чины ордена Храма признают свою вину, то их приговорят себе к пожизненному заключению, а орден распустят – и все кончится почти что хорошо. Однако то, что случилось дальше, злостно поломало всю схему.
- Нет! – весьма-таки нелюбезным тоном ответил со своего места Жак де Моле.
- Как это? – изумленно переспросил плохо соображающий с недосыпа Мариньи-младший.
- А вот так это! – столь же нелюбезно, как и непосредственное начальство, заявил приор Нормандии. – Вранье это все, а орден чист и почти что свят, вот!
Епископ встряхнулся и только тут понял, что происходит какая-то ерунда, не предусмотренная протоколом. Признаться, бедняга сначала даже испугался и на этой почве нехристианнейше пожелал коварному Ногарэ много нехорошего, но потом собрался с духом и начал импровизировать.
- Итак, вы не признаете себя виновными в ереси?
- Семь лет уже не признаем, - желчно информировал де Моле, тщательно подавляя зевок – ему тоже не дали поспать, выдернувши на процесс с утра пораньше. Именно поэтому магистр был нелоялен ко всему на свете, а уж к суду – тем более!
- И в богохульстве не признаете??
- Нет, и в нем не признаем. Еще вопросы есть?
- И в содомии???
- Нет, не признаем!!! – окончательно разозлился невыспанный де Моле. – У вас все, или еще какой-нибудь бред есть? Спрашивайте и отвяжитесь, а то спать хочется!
Епископ тяжко махнул головой и, даже забыв обидеться на хамство, выдал:
- Поклянитесь в том, что вы невиновны!
- Да чтоб мне сгореть! – легкомысленно отозвался магистр.
Кутивший всю ночь епископ Санский слова воспринимал плохо – посему он вяло обмакнул перо в чернильницу и записал: «Подсудимые ни в чем не сознаются, но по непонятным причинам настаивают на огненном погребении. Аминь» - после чего скрепил записанное личной печатью. Факсимиле гласило – «Санировано».

* * *
Дальнейшее, в принципе, благодаря Морису Дрюону знают все: последнего магистра Ордена Храма и приора Нормандии неостроумно сожгли на костре, и сжигаемый Жак де Моле произнес легендарное проклятие. Однако никто не знает, как оно сбылось на самом деле! Ибо Филипп Красивый был проклят за жадность, Ги де Ногарэ – за лживость, а Папа Римский Климент V – за слабохарактерность.
Спустя 600 лет проклятие исполнилось – но весьма занятным образом! Все проклятые родились заново – и частенько подумывали о том, что лучше бы им было никогда не рождаться. Ибо Филипп Красивый родился, вырос и стал обыкновенным бухгалтером, у которого никогда не сходился баланс – и он десять дней в месяц просыпался в ужасе и холодном поту от мыслей, где взять недостающие по отчетности деньги. Ги де Ногарэ стал синоптиком – он предсказывал погоду, частенько при этом ошибался в прогнозах и иногда был за это безжалостно бит неформальной молодежью, которая в изобилии тусовалась на ступеньках метеоцентра, где подвизался бывший хранитель печати.
Однако изощреннее всего проклятие поиздевалось над Папой Римским. По части слабохарактерности ему досталась стерва-жена, с которой у него не хватало духу развестись, и раздолбаи-дети, которых у него не хватало духу выпороть. Но даже это было не самым страшным. Страшнее всего было то, что когда он, измученный своей неудавшейся семейной жизнью, выходил на балкон покурить и поднимал глаза к небу – с небес на него смотрела РОЖА НОГАРЭ!

Канцлер Gui (Кэналлийский Воронёнок,Джизмондо М.)(с)2001 - 2008, Екатеринбург - Москва

[hound]

Ну ты садист! Очень смешно и жалостно одновременно... В результате, у меня приключилась икота пополам с горючими соплями.

[-Холера-]

Великолепно! Прочитала запоем, весь сон как рукой сняло)

[MEG_the_grey]

А утащить можно? (со ссылкой разумеется)

[Леголаська]

Ура-а-а-а-а!! Наконец-то ты это закончил!!!

[Гость]

Знатно! Дал сцылу у себя, контора легла.

[Гость]

Пардон, что-то опенайди косячит. Это был alex-nifontov.livejournal.com

[_Staya_]

Немного сумбурная, но веселая, и, вместе с тем, трогательная история =)

Было интересно читать. Спасибо.

[Arisu_krd]

обалденно, бесподобно и вообще всячески шикарно.
спасибо за сей опус, краткий экскурс в историю и здоровый смех на весь офис.

[Seiril]

Спасибо, понравилось до безумия!

[Capt. Jack Harkness]

понравилось очень

Великолепно.

[Sivarusa]

Cпасибо большое )). История подана с крайне интересного ракурса )).

вот теперь хорошо… и небо в алмазах… и Грааль в тумбочке…

- в цитатник просто!

У порядочных людей в таких местах сами знаете, что плавает, а у нас – Капетинги!

- снова туда же )).

[Кэналлийский Воронёнок]

Очень смешно и жалостно одновременно...

hound, а жалостная-то почему?

Ура-а-а-а-а!! Наконец-то ты это закончил!!!
Леголаська*утирая пот со лба* и не говори! Зато теперь есть надежда, что и историю про Хефри я тоже закончу - но там финал далеко не такой смешной...

[hound]

Кэналлийский Воронёнок
Ну так все ж умерли ))